Барбара Вайн - Сто шесть ступенек в никуда

— Ах, да. «Интермеццо». «Касабланка». [27] Имеется в виду американская актриса Ингрид Бергман, снявшаяся в этих фильмах.

— Ингмара, — уточнила я. Наступила эра режиссеров, и уже никто не знал имен кинозвезд. — Похожа на шведскую актрису, высокую и худую, с длинной шеей, но очень мягкими чертами лица, маленьким прямым носом, полными губами, большими глазами. Копна светлых, каких-то льняных волос. Наверное, ей лет двадцать пять.

— Такая молодая? — удивилась Козетта.

Я подумала, она имеет в виду, что Белл так молода, а уже столько пережила, — возможно, так и было. Но мне кажется, именно после этого разговора пристальное внимание Козетты к возрасту стало усиливаться. Как будто она всю жизнь проспала, а проснувшись, в панике обнаружила, что года ушли, и уже ничего не вернешь. Ее лицо приняло печальное, задумчивое выражение, не имевшее никакого отношения к скорби по Дугласу, а также даже к дряблости лицевых мышц, которая появилась позже. Причиной этого стало внезапное пробуждение. Наверное, Козетта представила Белл и подумала, что возможность быть двадцатипятилетней, высокой и красивой стоит любых страданий, трагедии, бедности и лишений. Конечно, я не знаю, что она думала, могу только догадываться и высказывать предположения в свете того, что случилось потом.

— И на следующий день они отправили вас домой?

— Ну, это можно понять. Мы, наверное, мешали. Тиннессе отправили всех по домам, взяли к себе Белл и, думаю, были чрезвычайно милы с ней.

— Но должно было проводиться следствие, так ведь?

— Не знаю. Наверное. Да, конечно, должно. Белл рассказала нам, что случилось потом. Она не осталась вместе с ним в комнате, когда он начал забавляться с пистолетом. Пошла наверх и сидела в комнате, где хранились все его картины. Вероятно, в коттедже было очень холодно, почти как в леднике, потому что обогревался он только мазутными печками. Сайлас пил то же, что и всегда, — дешевое вино с примесью денатурата. Белл рассказывала обстоятельно и спокойно. И самое главное, ее, похоже, нисколько не волновало, что все мы — я имею в виду Эльзу, Паулу, сестру и зятя Фелисити — совершенно чужие люди. Она сидела наверху и смотрела на его картины. Возможно, думала, как их продать; я имею в виду, против его желания. Рассчитывала, что некоторые пейзажи можно отнести в местный паб и попросить повесить в баре, в надежде, что кто-то из посетителей захочет купить какую-нибудь картину. Похоже, Белл с Сайласом были отчаянно бедны — до такой степени, что иногда им было нечего есть, хотя вино у него никогда не переводилось. Как бы то ни было, она сидела наверху, размышляя об этом, и услышала выстрел из «кольта». В самом звуке не было ничего необычного, рассказывала Белл, в отличие от того, что произошло потом. Послышалось какое-то хрипение, ужасный звук, нечто среднее между стоном и бульканьем. Поэтому Белл спустилась, но Сайлас к тому времени был уже мертв.

Не очень правдоподобная история, да? Но тогда я в нее поверила, и Козетта тоже. В отличие от Эльзы, которая несколько месяцев спустя задала мне такой вопрос: если они были так бедны, почему Белл не могла устроиться на работу? В те времена, в отличие от сегодняшних, работать считалось обязательным. Но я не слышала, чтобы Белл работала — ни тогда, ни потом, ни вообще когда-нибудь. От необходимости работать ее избавило странное стечение обстоятельств: за несколько часов до смерти Сайласа от сердечного приступа умер его отец. Он не был богат, но владел домом, в котором жил; завещания после него не осталось, однако он уже давно овдовел, а Сайлас был его единственным ребенком. Дом автоматически перешел к Белл, потому что они с Сайласом состояли в браке — она была такой же замужней женщиной, как Фелисити. Белл продала дом за 10 000 фунтов, и эта сумма, вложенная в акции, давала достаточный доход, чтобы, не работая, едва-едва сводить концы с концами.

Но все это в будущем. Ничего этого я не знала, когда рассказывала свою историю Козетте. Я ждала от нее вердикта, резюме. Собиралась выслушать, обсудить выводы, а затем, если буду в настроении, рассказать (предполагая, что это облегчит мне душу) о пятом вопросе викторины Фелисити, о внезапном страхе и дрожи в руках. Понимаете, я так привыкла видеть в Козетте только слушателя. Когда Козетта говорила о себе, это воспринималось почти как вызов. Но теперь, вместо обсуждения возможной судьбы Белл или странных процессов в мозгу человека, который играл в расстрельную команду со своей женой, она сказала: