Андрей Курков - Закон улитки

Троица контрактников уставились на говорившего с пьяным недоумением во взгляде.

Тогда главный ткнул пальцем в двоих.

– Ты и ты! – рявкнул он и показал рукой в сторону открытой двери барака-крематория.

Двое легко подняли мешок и понесли к бараку. Сева было зашагал за ними, но тут главный контрактник рявкнул и на него и снова протянул ему бутылку, в которой оставалось теперь совсем чуть-чуть.

Сева взял бутылку нехотя. Допил водку, оглядываясь на заходивших в барак контрактников. И снова хотел было идти.

– Стоять! – гаркнул контрактник. – Ну че тебе надо! Щас ребята вернутся и еще выпьем! Я ж о тебе беспокоюсь, тебе этот труп лучше не видеть!

– А платить? – спросил Сева.

– Старик! Платят, когда эти угли забирают. А нам угли не нужны! Мы их забирать не будем. Тебе оставим! Захочешь – продашь кому-нибудь! – И контрактник рассмеялся.

Виктор, слушая разговор, наполнился вдруг раздраженным сомнением. Он вдруг дернулся, посмотрел на двери, которые, зайдя в барак, закрыли за собой контрактники.

«Неужели там кто-то живой?» – подумал он и рванул к бараку, слыша за спиной, как заматерился контрактник.

Вбежал в барак, прямиком вдоль малой трубы до «прощального» вентиля и дальше до торцевого круга.

Скорее услышал, чем увидел, как контрактники захлопнули внешнюю железную дверцу. Схватил горячую ручку, потянул на себя и тут же сбоку заметил какое-то движение. Что-то матово блеснуло, и полная водочная бутылка опустилась на голову Виктора. Он еще слышал, проваливаясь во мрак, как звякнуло разбившееся стекло, чувствовал, как потекла по его лицу водка. То, что водка была красной, смешавшись с его кровью, он понять не успел. Только услышал, падая в бездонный колодец, последнее слово, сказанное ударившим его контрактником: «Мудак!».

Очнулся Виктор от резкой боли в ступне. Открыл глаза. Захотелось дотронуться до правого виска, затянутого тугой повязкой. Но руки были связаны за спиной, связаны так сильно, что даже пальцы едва двигались. Виктор пошевелился, покрутил головой. Понял, что он – в глубокой яме. Неважно, сбросили его туда связанного или нежно опустили, но ступню он явно подвернул. Подтянув колени к животу, Виктор высвободил обе ступни из неудобного неуклюжего положения. Бросил взгляд на небо, начинавшееся там, наверху, метрах в трех от его глаз, за пределами глинистых желтых стен этой ямы. Скривившись из-за продолжающейся боли в ступне, подполз на пятой точке к стенке и подпер ее своей спиной. Увидел, что дно ямы застелено тряпками, представлявшими собой российскую военную форму. Даже рассмотрел на одной из тряпок высохшее кровяное пятно и дырочку в серединке этого пятна. Вспомнил последние минуты перед тем, как его «вытолкнули» из сознания ударом бутылки по голове. И вынырнуло из памяти то последнее слово, брошенное вслед ему, падающему вниз, одним из контрактников: «Мудак!».

И снова дрожь по всему телу. Ужас от мысли о том, что в топке-трубе эти контрактники сожгли кого-то живого.

Виктор снова посмотрел вверх. Теперь он находился на три метра ниже уровня жизни. Пусть этот «уровень» жизни был совершенно ненормальным, он просто совпадал с уровнем поверхности земли, ведь любая человеческая жизнь протекает обычно на поверхности земли. Иногда, конечно, человек отрывается на пару часов туда, в небо. Или навсегда спускается вниз, на стандартную загробную глубину. Сейчас Виктор полусидел на большей глубине, чем та, которая обычно отводится покойникам. Но к покойникам он все равно был в этот момент ближе, чем к живым. И осознание этого, сопровождаемое внутренним холодом и холодом, которым дышали шершавые стены ямы, заставило Виктора мысленно попрощаться со своей жизнью. На минутку он прикрыл глаза и вспомнил Соню, пингвина Мишу, вдруг ясно вспомнил лицо Миши-не-пингвина, чему сам удивился. Прощальная нежность сама выбирала людей, которым Виктор был благодарен. В памяти промелькнула Светик, чуть дольше задержалась перед закрытыми глазами Марина Цой, вся в изумрудных тонах. Ее сменил образ Сережи Фишбейна-Степаненко, и уже под самый занавес мысленного прощания появился образ Сергея Павловича, и было в нем что-то от первого учителя Виктора, от Ильи Моисеевича, в старших классах преподававшего ему историю Древнего мира. История Древнего мира состояла из войн и убийств. Илья Моисеевич любил это повторять. И теперь Сергей Павлович, несостоявшийся депутат украинского парламента, смотрел на Виктора мудрым учительским взглядом Ильи Моисеевича и едва заметно кивал головой.