Мэг Гардинер - Мыс Иерихон

— Эван, ты можешь остановиться. Я уже вполне понял твою мысль.

— Я хочу еще раз повторить ее для большей ясности.

— Несколько дней назад, когда я допустил, чтобы занесло мою машину…

— Господи Иисусе! Когда я сказала, что ты убьешь себя, я только хотела встряхнуть тебя. Я отнюдь не давала тебе разрешения на самоубийство.

— И ты сильно встряхнула меня. Ты поставила меня перед выбором.

Мне вспомнился призрак, витавший надо мной в больнице, и как я чувствовала, что смерть очень близка. И я еще крепче обняла его.

— А когда появилась Лили Родригес и сказала, что ты исчезла, я чуть с ума не сошел. Я должен был отыскать тебя. Ты значишь для меня больше, чем что бы то ни было. Я остаюсь. Я хочу быть рядом с тобой.

— Я тоже этого хочу.

Он так хорошо меня знал, что я просто не могла притворяться.

— С Марком Дюпри ничего не было и быть не может. — Я выдержала его взгляд. — Извини.

— Тебя не в чем извинять. Я был просто дураком. Стоит мне подумать, что со мной все в порядке, как нечто является из мрака и хватает меня за глотку.

— Когда это происходит, говори об этом мне. Тебе не следует нести эту ношу одному.

Он крепко прижал меня к своей груди и приник головой к моей шее. Так мы и держали друг друга.

Не говоря больше ни слова, я взяла его, повалила его на себя. Я так нуждалась в его тепле, страстно желала почувствовать сладость его губ, почувствовать касание его тела. Прошло так много времени. Хотелось перестать думать, только чувствовать, ощущать его близость и понимать, насколько мы близки. Мне хотелось отдаться ему полностью, так, чтобы он мог войти в меня. Его губы касались моих, касались моей шеи. Он расстегивал мою блузку, целовал мои груди, а я стонала низким голосом и изгибала спину дугой. Он подтянулся дальше в кровать, а я пыталась сорвать с него рубашку, потом разорвала ее, целовала его грудь, плечо, руку, ладонь, сосала пальцы, лизала запястья и подмышки, расстегнула молнию на его брюках, сунула руку вниз и нашла его, держала его, гладила его, гладила сильно, потому что он мог это чувствовать. Потом я выскользнула из-под него, сняла с него ботинки, носки, брюки и трусы, а он тем временем пытался снять с меня джинсы, расстегивая молнию. Потом он провел рукой по моей спине под трусики. Мы были в сложном положении, но мне не хотелось ни останавливаться, ни думать, ни допускать никаких перерывов, не позволять уйти этому мгновению. Я сняла свои джинсы и упала на него. Он раздвинул мне ноги. Все остальное было из области ясного света и счастливых эмоций.

Рики включил звук с помощью пульта дистанционного управления. Он не очень опоздал. Действие передачи развертывалось на вертолете учебного центра. Ему очень нравились эпизоды с вертолетом. Они всегда заканчивались тем, что «магнум» садился и сидел на своих полозковых шасси. Может быть, тот эпизод немножко поднимет ему настроение.

В доме стояла тишина, а «БМВ» куда-то уехал. На сердце у него был камень, и оно продолжало учащенно биться. Перед глазами все плыло. Как это говорится в песне Джексона Брауни — может, оттого, что он слишком долго держал их открытыми и слишком много видел. Да, сам он чувствовал себя опустошенным. Было жарко. Он пошел на кухню, чтобы попить чего-нибудь холодного, и обнаружил ее записку.

«Я наговорила не то, что хотела. Я была очень испугана. Мне не следовало набрасываться на тебя. Мне стыдно».

Записка его умилила. Он провел пальцами по ее словам, пытаясь унять разбушевавшиеся эмоции.

«Я собираюсь поговорить с адвокатом. Пожалуйста, ничего не говори маме. Это должна сделать я сама. Я правда очень, очень сожалею».

Страница казалась испачканной. С его глазами что-то творилось, и он чувствовал жар. Это, должно быть, от чувства облегчения, но жарко было по-настоящему.

«P.S. Я сделала тебе твое сливочное мороженое с сиропом».

Ставни в спальне были открыты, так что можно было видеть, как над океаном белеют перистые облака. Сосны качались. Их распущенные ветви издавали такой звук, какой издают барабанные щетки, шуршащие по малому барабану. По потолку бегали тени. Я скользнула к спинке кровати и подняла с пола упавшие на него простыни и одеяла. Накрыла ими нас с Джесси, поджала ноги и любовалась тем, как над землей разливалось небо.

Джесси повернулся на бок и прижался ко мне, положив руку мне на ногу. Я ласково провела пальцами по его волосам.

— Тебе нет необходимости наблюдать за мной, — сказал он. — Своего решения я менять не собираюсь.