Александр Юрин - Вечное Солнце Припяти

Снова и снова подношу бинокль к глазам. Я знаю, что должен запомнить эту картину на остаток жизни! Пусть она и неприятна, пусть поражает рассудок, пусть просто ужасает — всё равно она часть воцарившейся реальности! Здесь и сейчас, её нужно просто принять, как есть! Не более…

Пытаться постичь не стоит — станет только хуже.

Поднимаю взгляд над горизонтом. Смотрю на трубы АЭС. Когда-то там жил мирный атом, который в один прекрасный день не пожелал ходить в узде и дальше. Он возжелал, чтобы подчинялись ему!.. И люди были вынуждены склониться перед лицом неизбежности. Мы до сих пор никто иные, как рабы! Мы вынуждены приспосабливаться, а не приспосабливать… Подчиняться, а не подчинять… Разгребать грязь, а не сеять её повсюду, как привыкли делать там, в другом мире…

Я понимаю, что царящий тут зверь, имеет интеллект, в разы превосходящий интеллекты всех Эйнштейнов и Хоакингов, вместе взятых! Он совершенен и могуч. Он не имеет аналогов, как не имела их в своё время ЗГРЛС «Дуга»!

Сама станция, обнесённая манипуляторами башенных кранов, больше похожа на оперируемого пациента. Мне даже кажется, что я вижу его больное сердце… Его пытаются реанимировать, но ничего не выходит: пациент скорее мертв, чем жив… В этом случае нужно просто зашить грудную клетку и попытаться обо всём забыть.

Самое сложное, рассказать «родственникам» всё как есть…

Точнее — было.

Смотрю на север. Где-то там Припять — до неё уже рукой подать, хотя и не видно. Мешают высокие деревья — жалкие останки легендарного Рыжего леса. За ними — железнодорожные пути, пресловутый «Западный радиационный след», последний охраняемый периметр… Что дальше?

Понятия не имею…

Какое-то время просто смотрю на поблескивающее серебро утреннего неба. От бесконечной бирюзы темнеет в глазах — я с трудом сохраняю равновесие. Бросаю прощальный взор на объект «Дуга». Затем спускаюсь вниз и возвращаюсь в ангар.

Волков греется на корточках у огня. На «буржуйке» уже две порции перловки. Я принюхиваюсь. Сквозь душный дым всё же различаю благоухание разогретого завтрака. Чувствую, как текут слюнки.

Волков смеётся:

— Ты как собака Павлова сейчас… Точь-в-точь.

Я усмехаюсь в ответ. Одной ногой пододвигаю кособокий табурет.

— Ты тут всегда ночуешь?

— Да. Здесь очень удобно, если откинуть сопутствующий «комфорт»… Ну, ты меня понимаешь…

— Понимаю.

— Это не моё место. Тут останавливаются все нелегалы «Зоны». Это, так сказать, последний форпост на пути в Припять… Как правило, спят часов до двух ночи. Потом идут вдоль дороги, через мост, потом вниз, по путям… Там проще всего на улицу Леси Украинки выйти… На вот, пока не остыло.

Волков берёт одну порцию, втыкает в неё ложку, протягивает мне.

В моём сознании то и дело повторяется рекламный слоган: «Даже ложка стоит!..»

Я благодарно принимаю ароматную пищу. С трудом сдерживаю эмоции — этот запах я не ощущал со времён службы в СА… Упаковка обжигает пальцы, но я всё равно какое-то время держу её в руках — просто так. Потом ставлю на колени, пытаюсь сквозь кожу и ткань «Тайвэка» впитать приятное тепло. Машинально спрашиваю первое же, что приходит на ум:

— Эта Леся Украинка… Чем она знаменита?

Волков вздрагивает. Смотрит на меня как на имбицилла.

— Я думал, вас там, в институтах, учат истории…

— Вообще, учат. Но не так же углублённо. Я имею в виду, что некоторые личности преподносятся мимолётно, как сопутствующий фон, чтобы было легче поверить, что то или иное событие действительно было… Так проще понять и осознать прошлое — когда в нём существует жизнь, населённая реальными историческими персонажами.

— Это точно. Я хоть и не учился в подобных заведениях, но верю тебе на слово… Её настоящее имя — Лариса Косач. Дочь писательницы и юриста… Последний, надо сказать, тоже баловался сочинительством и живописью. Я именно поэтому и удивлён, что она тебе неизвестна… Вроде они все писатели были.

— Да. Как-то я мимо всего этого прошёл…

— Ну так вот… Родилась, кажется, в тысяча восемьсот семьдесят первом… Уже в пять лет начала сочинять музыку, позже — писать стишки… В общем, вундеркинд, если по-нашему называть. Правда, сделать музыкальную карьеру не вышло. Не сложилось… Она там чем-то серьёзно переболела… Кажется, туберкулёз кости. Ей операции делали очень сложные… Покалечили руку. Как-то так… Но писать она могла. В двенадцать лет даже начала печататься!.. Попутно продолжала лечиться. Но всё бес толку… Потом ещё почки отказали. Умерла в тысяча девятьсот тринадцатом, кажется в Грузии… Похоронена в Киеве.