Лоренсо Сильва - Нетерпеливый алхимик

Я рассказал Гамарре о находке в Паленсии и о тех фактах, которые давали нам основания увязать исчезновение Ирины Котовой с обнаружением трупа.

— Надо же! Впервые слышу, что в Паленсии происходят какие-то события, — изумился он. — В моем представлении ее вовсе не существует и учитель географии в колледже просто морочил нам голову. Ладно, перейдем к сути. Ты уверен в вескости этих оснований?

— Пока не очень, — ответил я. — И чтобы мало не показалось, заделаю-ка я вам, господин лейтенант, еще один карамбольчик.

Я вкратце обрисовал ему историю Тринидада Солера.

— Послушай, Вила, — недоверчиво проговорил он, — я не пойму, чего ты добиваешься? Сварить наваристую похлебку из костей давно высохшего скелета?

— Пришлите мне фотографию девушки, тогда все станет на свои места.

— Конечно, пришлю, за этим дело не станет. Однако не забывай, отсюда до Паленсии путь неблизкий.

— Расстояние — не самое серьезное препятствие, с которым нам приходилось сталкиваться, господин лейтенант. У меня еще одна просьба: если вас не затруднит, то помогите мне выйти на некоего Василия Олекминского, и как можно скорее.

— Какого еще Василия?

— Дружка этой Котовой. Он нам нужен для опознания останков.

— Понятно. Тотчас отдам распоряжение. Не волнуйся, разыщем, но при условии, что он не залег на дно.

Перейра находился в отпуске. Мне было жалко тревожить его покой, хотя, надо признать, к моим альтруистическим побуждениям примешивался суеверный страх спугнуть удачу. А судья из Гвадалахары мнил себя птицей слишком высокого полета, чтобы терзаться бессонницей по поводу преждевременно закрытого дело Тринидада Солера. Так или иначе, но мы с Чаморро решили придержать новость до получения обещанной фотографии.

Фотография пришла на следующий день. Мы вскрыли конверт дрожащими от благоговения руками и таким же манером извлекли его содержимое. Моментальный снимок стандартного размера запечатлел огромного мужчину с рыжими усами и девушку, чуть ниже ростом, позировавшими на фоне моря. Мы с Чаморро впились взглядом в лицо Ирины Котовой.

— Она похожа на ангела, — проговорила Чаморро с горечью.

— Действительно ангел, но падший, — уточнил я.

— В нашем мире с ангелами сплошь и рядом происходят подобные вещи.

— Выше нос, Чаморро! Ты у меня совсем расквасилась.

— Ничего не могу с собой поделать, — уныло сказала она. — Ты только посмотри: у нее вся жизнь впереди, и она могла бы быть счастлива до конца дней, если бы не ее лицо. Красота подписала ей смертный приговор; она, будто магнитом, притягивает к себе жирных вонючих кабанов. И больше всего меня бесит, что за их скотство расплачиваются несчастные несмышленыши вроде Ирины Котовой, меж тем как кабаны продолжают нагуливать себе брюхо, похрюкивая от удовольствия в своих свинарниках.

— Не знаю. Все выглядит намного сложней и запутанней. Готов держать пари, она сознательно выбрала свою судьбу и была ею довольна, — возразил я.

— А мне кажется — по недомыслию.

При появлении Чаморро у нас в корпусе она сразу стала объектом перешептывания относительно своей не слишком ярко выраженной женственности. Имеется в виду распространение тех злостных слухов, кстати сказать, совершенно беспочвенных, которые, как сорняки, прорастают на любом месте, где собираются более трех человек. Хотя, может, и не таких уж беспочвенных: она действительно не носила юбок, никогда не подводила глаза и не красила губы. Я же, неоднократно и с удивлением наблюдавший, с какой необычайной сметливостью и воодушевлением она берется за расследование того или иного дела, полагал, что тут не обошлось без старания остаться незамеченной, и винил природную стеснительность моей помощницы. Но сейчас, после ее гневной обличительной тирады, строгость в подборе одежды и нежелание подчеркивать сильные стороны своей внешности предстали передо мной совсем в ином свете.

— Да не переживай ты так. Ведь не всех же их убивают, — заключил я, пытаясь ее утихомирить.

— Не всех. Тех, кто избегает гибели, используют до мозга костей, а потом выкидывают за ненадобностью на помойку. И эти дурочки доживают свой век в нищете, любуясь фотографиями, где они красивы и молоды, и пьянеют от ненависти к миру.

— В тебя сегодня словно бес вселился. Любой человек тоскует по юности, даже я, притом, что мне крепко досталось в молодые годы.

— Тебе трудно меня понять, сержант, — оборвала меня Чаморро с осуждением в голосе. — Ты — мужчина.