Николай Волынский - Год беспощадного солнца

Затем он отчетливо услышал прямо над собой два тихих голоса. Сердце вдруг заколотилось – один из голосов был женский. Очень знакомый – до боли, из той жизни, когда он был человеком, а не полутрупом, и был уверен, что счастье – всего лишь отсутствие горя.

Послышался над головой металлический скрежет. И снова знание пришло без его участия: визжала о мокрый щебень совковая лопата.

Холодные ручьи ушли в сторону – приподнялась крышка гроба. Кто-то, кряхтя и ругаясь, отшвырнул ее. Над лицом Мышкина склонился Литвак.

Он молча рассматривал Мышкина. Потом спросил:

– Живой?

И не дожидаясь ответа, включил светодиодный фонарик на зажигалке. Голубой луч, словно клинок, пронзил Мышкину один глаз, потом другой.

– Нормально, – пробормотал Литвак. – Реакция зрачков имеет место. Да ты еще лучше, чем был, Полиграфыч!

И спросил – громко, недовольным тоном:

– Долго еще валяться будешь, курортник? Здесь не Канарские острова. Вставай, простудишься! И я из-за тебя насморк схвачу.

Мышкин шевельнулся, потом медленно, с невыносимым трудом приподнялся. Литвак схватил его за руку, словно железными клещами, и, подталкивая, помог выбраться из могилы.

Мышкин тупо сидел на краю траншеи. Сидел как на пляже, опираясь на правую руку, а левой рукой обхватил пятку. Дождь жемчужно сверкал в свете автомобильных фар. Он был теплый и бережно смывал с Мышкина грязь, пот и кровь.

Литвак постоял рядом, помолчал, зашвырнул лопату в кусты, ушел к машине, открыл заднюю дверь и уселся там.

Медленно открылась дверь водителя. Сквозь серебристые косые линии дождя Мышкин разглядел мерцающий невесомый силуэт.

Тень шевельнулась и двинулась к его могиле. Подошла вплотную, нежно обняла Мышкина за шею и прижала к себе.

– Милый, – шептала Марина. – Милый… Ты здесь. Я тебя вижу и чувствую…

Ее теплые слезы потекли по лицу Мышкина. Он слизнул их у своих губ и осторожно прижался щекой к ее лицу.

– Милый, – продолжала шептать и беззвучно плакать марина, прижимая Мышкина к себе, как ребенка.

– Время, – донесся от машины голос Литвака. – Хватит. Прощайтесь.

Марина чуть отстранилась.

– Ты еще не можешь говорить?

Мышкин качнул головой, набрал воздуха, но слов не получилось. Из груди вырвался сдавленный щенячий скулеж. Потом пришли слова.

– За-за-за ч-ч-ем? – прошептал он. – Ты т-т-то-же с ним? – с непереносимой мукой произнес он.

– Я узнала все три часа назад. А до того несколько дней была в коме.

– Они воспользовались тобой… Огурец зомби. Ты была мертвой. И лежала в морге. Меня арестовали за убийство. За то, что я тебя убил. Потом он забрал тебя из морга. Раньше они расправились с Ладочниковым. И его женой, беременной. Потом с ее отцом. Еще раньше взорвали и сожгли всю семью Кокшанского. Сожгли его ребенка… пять лет, девочка. Она не хотела учить английский, говорила, что грубый язык… Убили в машине Сергея – он охранял меня, и с ним я был живой, но недолго.

Она с болью посмотрела на Мышкина и снова беззвучно заплакала.

– Господи! Это когда-нибудь кончится?..

– Это не кончится никогда, – хрипло выдохнул Мышкин. – Не кончится, пока они хозяева нашей жизни. Пока мы всего лишь чьи-то вещи.

– Я пообещала ему… Если он тебя вытащит и поможет уйти, я… снова вернусь к нему. Официально. И навсегда. Сначала я думала сразу уйти вслед за тобой, чтобы искать и найти тебя там . Но сколько придется искать? А если целую вечность? У меня на такое не хватит сил. Но ты, слава Богу, здесь, а не там . За это можно отдать все. Я была готова дорого заплатить за ту каплю счастья, которую ты мне дал. Но какой бы не оказалась цена, она все равно не будет чрезмерной. Ты живешь – и я поэтому счастлива. Нет сейчас на свете женщины счастливее меня. Пойми: я могу и дальше тебя любить, живого, где бы ты ни был и с кем. Никто не может мне запретить каждую минуту думать о тебе… – она говорила все тише, Мышкин не слышал слов – их заглушал дождь, но он и без того знал, о чем она говорит. – Сейчас я – чужая собственность, чужая вещь. Но вечно так продолжаться не может. Только бы ты меня дождался, не забыл и не бросил.

Подошел Литвак.

– Ты соображаешь, что уже давно должен исчезнуть? – раздраженно спросил он Мышкина. – Причем немедленно и надолго!..

– Да… – обронил Мышкин. – Отвези меня в Сосново. И дай свой мобильник.

– У тебя уже есть мобильник! – возразил Литвак.

– Чужой. И связь – в одну сторону.

– Тумановский, конечно.

– Не все ли равно? Главное, я не могу с него звонить. Только принимать.