Марек Краевский: Призраки Бреслау

Закончив предварительный осмотр, доктор Лазариус снял цилиндр, провел рукой, которой касался трупов, по лбу, нашарил у себя под халатом окурок сигары и вставил в рот. Один из санитаров поднес ему огня, доктор прикурил, и все, наконец, услышали его иронический голос:

— Приношу свою благодарность комиссару Мюльхаусу за то, что он так точно определил время окончания вскрытия. До сегодняшнего дня я не числил себя среди его подчиненных. — Затем голос доктора обрел серьезность. — На основании беглого осмотра мне удалось определить, что эти четверо мертвы примерно восемь часов. У них выколоты глаза и переломаны руки и ноги. Судя по кровоподтекам на конечностях, их били ногами. Это все, что я могу сказать на данный момент. — Лазариус повернулся к своим людям: — Забирайте.

Доктор молча смотрел, как санитары берут мертвецов за руки и ноги и, раскачав в воздухе, с размаху роняют на носилки. Кожаные мешочки между ног так и бросались в глаза. Вскоре послышался стук носилок о палубу полицейской барки. По команде Лазариуса стоящие на палубе отвернулись от страшного зрелища.

Доктор двинулся было к экипажу, но на полпути остановился.

— Это все, что я могу сказать, господа, — хрипло произнес он. — Но я могу еще кое-что показать.

Оглядевшись, Лазариус вытащил из кустов толстую суковатую корягу, одним концом опер ее о большой камень и прыгнул на нее сверху обеими ногами. Раздался сухой треск.

— Все указывает на то, что убийца именно так ломал им конечности.

Лазариус швырнул окурок в направлении прибрежных кустов. Обслюнявленная сигара, побывавшая в руках, только что ощупывавших трупы, повисла на ветке.

Мок опять ощутил волосы в глотке и быстро опустился на четвереньки. Видя, как его корчит, полицейские с отвращением отошли в сторону. Никто не держал его за покрытые потом виски, никто не нажал на желудок, чтобы вызвать рвоту. Несчастливый выдался сегодня у Мока день.

В большом глиссере, которому в войну так и не довелось понюхать пороху (а теперь бреславльская речная полиция была и подавно демобилизована), сидело шестеро полицейских в гражданском. Стоящий у штурвала матрос Мартин Гарбе украдкой разглядывал их из-под козырька своей фуражки, а когда отрывистая беседа пассажиров становилась совсем скучной, водил взглядом по незнакомым берегам, обсаженным деревьями и украшенным огромными зданиями. Хотя Гарбе уже несколько лет жил в Бреслау, в речной полиции он служил всего пару недель, и вид города со стороны Одера не переставал его восхищать. Мартин то и дело наклонялся к сидящему ближе всех полицейскому семитской наружности и расспрашивал о местах, мимо которых они проплывали.

— Это зоопарк? — любопытствовал Гарбе, указывая на высокую стену, из-за которой доносилось рычание хищников, поглощавших ежедневную порцию баранины.

Судно неторопливо двигалось вдоль поросших кустарником берегов Одера. Немногочисленные рыбаки, по большей части пенсионеры, возвращались домой с сетками, полными окуней. Деревья еще не расстались с зеленой кроной. Природа как бы не замечала наступающей осени.

— Это водонапорная башня, да? — шепотом спросил Гарбе, показывая на квадратное кирпичное здание слева по борту.

Полицейский кивнул в ответ и повернулся к сидящему напротив сослуживцу, в руках у которого был закрытый на замок саквояж с надписью «Вещественные доказательства».

— Смотри-ка, Райнерт, как мы быстро доплыли. Я же говорил — по Одеру получится быстрее.

— Ты со своим талмудическим умом никогда не ошибаешься, Кляйнфельд, — ворчливо отозвался его собеседник.

Матрос Гарбе посмотрел на стальную паутину Королевского моста (заклепки особенно его заинтересовали) и прибавил газу. Было жарко и сонно. Полицейские смолкли. Когда мост остался позади, Гарбе повнимательнее вгляделся в лица своих пассажиров. У четырех из них были усы, у одного — борода, еще один был гладко выбрит. Бородач попыхивал трубочкой и шепотом переговаривался с сидящим рядом с ним усатым блондином. Оба каждым своим словом и жестом давали понять, что командуют здесь они. Лица Кляйнфельда и Райнерта также украшали небольшие усики. Рыжие усищи щетинились и под носом у коренастого молчаливого полицейского, сидящего бок о бок с бритым плотным брюнетом с усталым взглядом. Брюнет то и дело наклонялся поближе к воде и вдыхал сырой воздух, после чего его разбирал кашель — упорный и сухой, словно что-то поцарапало ему глотку. Заходясь от кашля, брюнет опирался на пулемет, которым был вооружен глиссер, и не отрывал глаз от воды.