Тэми Хоуг - Прах к праху

Куинн не спеша пересматривал фотографии ран, внимательно разглядывая каждый след, оставленный убийцей. Его особое внимание привлекли ножевые раны на груди. Восемь ударов ножом практически в одном месте. Длинный след, короткий след, длинный след, короткий след — вместе они образовывали рисунок.

Из всех надругательств над телом именно он не давал Куинну покоя. Ожоги ему понятны. Обгорелая человеческая плоть была чем-то нарочито демонстративным, своего рода публичным заявлением. Прах к праху. Символические похороны, окончательный разрыв его связи с жертвой. Ножевые удары означали нечто более личное, интимное. Что же именно?

Сознание спецагента наполнила какофония голосов Бондюрана, Брандта, патологоанатома, Ковача, полицейских и коронеров, судебно-медицинских экспертов и агентов из сотен предыдущих дел. И все наперебой громко выражали свое мнение или сомнение. Голоса звучали так громко, что мешали думать. Его собственная усталость лишь усиливала этот шум, и вскоре он уже молил бога, чтобы кто-нибудь отключил эти безумные звуки.

Всемогущий Куинн. Так когда-то его называли в Куонтико. Эх, видели бы его сейчас… Когда он вот-вот задохнется от страха пропустить что-то важное или свернуть в ходе расследования не в ту сторону.

Система работает в режиме перегрузки; он же единственный, кто стоит рядом с рубильником. Но самая пугающая мысль: только он, и никто другой, в состоянии что-либо изменить, но он ничего не изменит, потому что альтернатива еще страшнее. Не будет работы — не будет и Джона Куинна.

Где-то глубоко внутри его начала бить мелкая дрожь. Уже дрожат руки. Он попытался избавиться, напрягая бицепсы и трицепсы, силой загнать внутрь эту противную слабость.

Плотно зажмурив глаза, Джон опустился на пол и принялся яростно отжиматься. Десять, двадцать, тридцать, потом все больше и больше отжиманий. Он отжимался до тех пор, пока не почувствовал, что кожа на руках вот-вот лопнет, не в состоянии выдерживать напряжение мускулов, пока боль не начала выжигать в его сознании неумолчный гул голосов. Пока ему не стал слышен лишь собственный пульс.

Лишь тогда Куинн заставил себя встать с пола. Он надрывно дышал. Тело было горячим и липким от пота.

Вновь сосредоточился на фотографиях. Но теперь видел не вспоротую ножом кожу, не кровь на изуродованном убийцей теле. Ножевые раны сложились в рисунок. Х поверх Х.

— Перекрести мое сердце, — пробормотал он, проводя пальцем по линиям на снимке. — Дай умереть.

— По улицам Миннеаполиса бродит серийный убийца. Сегодня полиция нашего города обнародовала фоторобот человека, который подозревается в зверском убийстве трех женщин. Это главная вечерняя новость нашего информационного выпуска…

Женщины, жившие в «Фениксе», сидели и лежали на разномастных стульях и кушетках гостиной комнаты, не отрывая глаз от широкоплечего, с решительным квадратным подбородком диктора одиннадцатого канала. На экране возникли кадры, сделанные днем на пресс-конференции. В руках у начальника полиции фоторобот Крематора. Затем рисунок полностью занял экран.

Эйнджи смотрела телевизор, стоя в дверях, поглядывая на собравшихся в комнате женщин. Пара из них была даже моложе ее. Четверым на вид по двадцать с небольшим. Одна постарше, некрасивая толстуха в топике. Отопление работало на полную мощность, в помещении жарко и сухо, как в пустыне. Руки у толстой тетки были словно окорока. Когда она садилась, жирное брюхо выкатывалось на колени.

Эйнджи знала, что в прошлом эта женщина была проституткой, но с трудом представляла себе мужчину, у которого бы на нее встал и который захотел бы заплатить за секс с ней. Мужчинам нравятся стройные молоденькие девушки. Каким бы старым или уродливым ни был мужик, ему всегда подавай молоденькую. Эйнджи знала это по своему опыту. Наверное, поэтому толстуха Арлин и обитает здесь. Просто она не смогла найти мужиков, готовых ей платить, и «Феникс» стал для нее домом отдыха.

На экране появились фотографии трех жертв. Рыжеволосая девица, с бледным, в синяках, лицом наркоманки расплакалась. Другие женщины сделали вид, будто ничего не заметили. Тони Эрскин, начальница «Феникса», примостившаяся на подлокотнике кресла, в котором сидела рыжеволосая, наклонилась и потрепала ее по плечу.

— Все в порядке, — нежно проговорила она. — Поплачь, в этом нет ничего зазорного. Ведь Фон была твоей подругой, Рита.

Рыжеволосая подтянула тощие ноги и, уткнувшись лицом в колени, разрыдалась.