Серж Брюссоло - Зимняя жатва

Клер, скинувшая жакет и оставшаяся в одной расстегнутой до третьей пуговки блузке, с засученными рукавами, мужественно боролась с мерзостью запустения. С почерневшим от грязи лицом, вся в поту, она яростно набрасывалась на предметы, которые попадались ей под руку. Все немедленно вылетало наружу через дверь или окно. Перед тем как броситься в бой, она потратила минуту, чтобы снять туфли на высоких каблуках и чулки. Когда мать приподняла юбку, чтобы отстегнуть резинки, Жюльен отвернулся. Затем Клер, отложив в сторону часики, босиком бесстрашно ринулась в самое сердце этого бедлама, подобно морякам, вооруженным длинными ножами, которые входят в чрево кита, для того чтобы вырезать жир. С тех пор она работала в хижине без передышки, в облаках пыли, поднимавшихся вверх от разбросанной по полу соломы, громко чихая, когда дышать уж совсем становилось невмоготу.

Под кучей грязных подштанников старика они нашли муку и куски марсельского мыла цвета слоновой кости, отливающие перламутром. При виде этого сокровища они рассмеялись от счастья, без конца трогали блестящие брикеты, поднося их к носу и все еще не веря, погружали пальцы в муку, каждый раз восклицая:

— Настоящие! Настоящая!

Когда хижина опустела, перешли к сортировке имущества. Клер решила оставить только столовые приборы, большой эмалированный кофейник, кружки, котелки, кастрюлю да несколько тарелок тонкого фарфора, которые некогда стояли на камчатой скатерти в столовой, когда стол накрывали для какого-нибудь богатого клиента-англичанина, посетившего верфь. Удивительно, но все столовые приборы оказались серебряными. Должно быть, дед, приступив к обустройству своего временного жилища, довольствовался первым попавшимся, что нашел в буфетной. Большая часть приборов почернела, однако некоторые, те, что регулярно чистились песком, сохранили весь свой блеск и теперь сияли, словно серебряные монетки, случайно попавшие в котомку бродяги. Верхнюю часть ручек украшала вырастающая из кружевного кустика большая буква Л — монограмма семейства Леурланов.

Запыхавшиеся, с ноющими от непривычной работы руками, мать и сын опустились на траву, росшую вокруг обугленных камней прежнего кострища. Ветер, разбрасывая остатки углей, наполнил воздух запахом золы. Стало трудно дышать, они вновь принялись чихать, не в силах сдвинуться с места.

— После попадания в донжон бомбы, — произнесла мать, рассматривая ложку, — Адмирал, наверное, поспешил вынести оттуда предметы первой необходимости: матрас, одеяла, кухонную утварь. Позже он уже ни разу не осмелился переступить порог дома. И до конца дней оставался здесь — нищим, в двух шагах от своего добра…

— Какого добра? — поинтересовался Жюльен.

— Ах да, — вздохнула Клер. — Ты ведь ничего не знаешь. Когда стало ясно, что война неизбежна, дед начал делать запасы разных продуктов в невероятных количествах, словно ему предстояло выдержать осаду. В момент моего отъезда все это находилось в погребе и на чердаке. Растительное масло, окорока, консервы, вино — сотни бутылок превосходного вина. Еще сахар, кофе, шоколад, банки варенья, колбасы… Бог ты мой, там столько всего скопилось, что на чердаке не видно было балок.

Она перечислила все эти сказочные вещи на одном дыхании, почти испуганно, шепотом, не сводя глаз с увитого плющом дома, и взгляд Жюльена тоже невольно устремился на стены, словно пытаясь проникнуть внутрь.

— Сейчас-то все уже давно сгнило, — нерешительно проговорил мальчик, чтобы немного себя ободрить.

— Вряд ли все, — ответила мать. — Многое должно остаться. Сахар, например, как и соль, очень долго хранится.

И, словно спохватившись, прикрыла рот ладонью:

— Безумие говорить с тобой об этом! На твоем месте я бы восприняла это как намек на то, что было бы неплохо пробраться в дом. Не нужно, слышишь! Ни в коем случае. Поклянись, что не пойдешь туда. Поклянись!

Клер обняла сына за плечи и в порыве безотчетного страха притянула к себе. Жюльен почувствовал влажную, нежную кожу, выпуклость груди, откуда доносились глухие удары. Смутившись, мальчик подумал о том, что он слишком взрослый для таких нежностей. Он не настолько невинен, чтобы у него при этом не возникало никаких задних мыслей. Высвободившись, Жюльен рассмеялся:

— Ты меня задушишь! — И без промедления дал обещание, что не переступит порог дома.

Клер вроде бы успокоилась, но пламя страха в глазах не погасло.

— Однажды утром, — начала она, еще больше понизив голос, — помню, только рассвело, я его видела… твоего деда. Он что-то закапывал в саду.