Максим Шахов - Дьявольский остров

– Что вы говорите, горло болело? – нахмурился Шпильковский, – или, черт побери, он хотел повеситься?

Альберт Валерьянович еще раз глянул на шею подростка – характерных ран от веревки не наблюдалось.

– И что же с его горлом?

Мужик, который привел медика в эту санчасть, начал что-то говорить по-своему и при этом тормошить женщину, та зарыдала еще отчаянней.

Альберт Валерьянович видел, что взаимопонимания не было совершенно никакого.

Мужик отошел от женщины и что-то сказал приказным тоном рыжебородому офицеру. В ответ тот смешно козырнул, приложив ладонь к натянутой на самые брови пилотке, и, переваливаясь с ноги на ногу, быстрым шагом вышел в коридор.

Буквально через пару минут скрипнула дверь, раздались отрывистые слова. Затем рыжебородый, угрожая револьвером, привел в смотровой кабинет странного вида красноармейца. Шинель – рваная, без нашивок, вместо галифе – растянутые шерстяные штаны серого цвета, на одной ноге финский сапог пьекс с загнутыми носами для лыж, на другой – черный дамский сапог большого размера с отломанным каблуком.

– Здравия желаю, – сказал красноармеец, обращаясь к Шпильковскому.

Военфельдшер оторвал взгляд от больного и поднял глаза на вошедших.

– Здравия желаю! – ответил Альберт Валерьянович, с любопытством разглядывая красноармейца.

– Батальонный комиссар Самуил Стайнкукер.

– Старший военфельдшер Альберт Шпильковский…

Мужик в униформе мышиного цвета резким возгласом прервал взаимное представление командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

– Он хочет, чтобы я переводил, – произнес Стайнкукер.

– Если вы понимаете этот дикий диалект, то милости просим, – проговорил старший военфельдшер. – Моего знания немецкого совершенно недостаточно, чтобы уловить хоть слово из этого перекрученного шведского.

– Ну, моя специализация – скандинавские языки, и я поймал себя на мысли, что скорее понимаю этих людей, чем нет, – усмехнулся Стайнкукер.

– Что с мальчиком произошло? – спросил Шпильковский у мужика и женщины.

Батальонный комиссар перевел вопрос.

Женщина перестала рыдать и затараторила.

– Не могли бы вы говорить помедленнее? – на шведском языке попросил Стайнкукер.

Женщина, сильно сжав руки в замок, начала рассказывать.

Батальонный комиссар внимательно ее выслушал.

– Это Ульрика – сестра коменданта, – начал Стайнкукер и кивком головы показал на мужика в униформе мышиного цвета. – Сегодня вечером Готтфрид, – так зовут пацана, – пришел домой поздно, она заметила, что мальчик очень слаб и бледен. Ульрика спросила, что с ним, а он ответил, что очень сухо во рту и сильно хочется пить. Готтфрид побежал на кухню, попил из чайника горячей воды, пошел назад в комнату и вдруг упал.

– Попил горячей воды и упал? – задумался Альберт Валерьянович. – Может, отравление? А Ульрика сама пила из этого чайника?

Стайнкукер перевел слова Шпильковского.

– Да, она пила, и с ней ничего не произошло, и своему мужу она тоже заваривала чай этой водой, и ничего.

– Нам надо открыть ему рот и посмотреть язык. Ты держи ему голову.

Со второй попытки Шпильковский сумел разомкнуть челюсти подростка, находящегося без сознания, и заглянул ему в рот.

– Мне нужен фонарь, есть ли у кого-нибудь фонарь?

Комендант принес переносной фонарик «летучая мышь» и передал военфельдшеру.

Шпильковский осветил ротовую полость подростка. Язык молодого пациента казался белесо-серого цвета.

– Так, язык густо обложен, – отметил военфельдшер. – Здесь есть медицинский термометр?

Рыжебородый офицер достал из шкафа ртутный градусник в металлическом футляре, на котором стоял год изготовления «1899» и была выгравирована Эйфелева башня с надписью «dix annees».

– Красивая вещица, – сощурил свои черные глаза Стайнкукер.

– Прошлого века, французская, – военфельдшер вставил подростку термометр под левую подмышку, – скажите, офицеру, чтобы он хорошо держал его руку.

Стайнкукер перевел. Рыжебородый тут же исполнил команду.

– Голубушка, а вашего сына не рвало? – Шпильковский обратился к Ульрике.

– Говорит, что когда Готтфрид пришел с пирса на обед, он жаловался на боль в животе. И еще отказался есть. Только попил бульона и сразу же ушел, даже не взял хлеба, – переводил батальонный комиссар.

– А где у него болел живот?

Шпильковский провел ладонью по животу мальчика, прощупывая возможные вздутия или уплотнения. Подросток оставался без сознания и никак не реагировал на манипуляции врача.