Дуглас Престон - Наваждение

Низко опустив голову, Слэйд скривился, забормотал что-то невнятное и со стоном надавил на дозатор.

Пендергаст вытащил из кармана пробирку, наполовину наполненную черными гранулами, и тонкой струйкой высыпал их на стол.

— Что выделаете? — заинтересовался Слэйд.

— Я всегда ношу с собой активированный уголь. Он незаменим для многих экспериментов — вам, как специалисту, это известно. Однако он обладает и эстетическими свойствами. — Из другого кармана агент достал зажигалку и поджег горку гранул с одного конца. — Например, дым, который от них идет, поднимается кверху восхитительными кольцами, и они образуют тонкий как паутинка узор… Да и запах весьма приятен.

Слэйд резко подался вперед, нацелив на Пендергаста пистолет.

— Прекратите!

Пендергаст не слушал. В недвижном воздухе дым, поднимаясь к потолку, сплетался в причудливые узоры. Агент откинулся назад, стал раскачиваться в плетеном кресле, оно негромко, размеренно заскрипело. Шары в руке Пендергаста по-прежнему ритмично постукивали.

— Видите ли, я предполагал истинную природу вашего несчастья, — спокойно продолжил агент. — Представляю себе, как ужасно такое терпеть: любой скрип, щелчок, стук, треск — настоящее бедствие для пораженного мозга. Щебет птиц, солнечный свет, запах дыма — легчайшее ощущение, принесенное вашими пятью чувствами, воспринимается как пытка. Вы живете на пределе перегрузки — ежеминутно, ежечасно, ежедневно. А вдобавок вы знаете, что ничего нельзя сделать — совсем ничего. И даже ваши… своеобразные отношения с Джун Броди могут отвлечь вас лишь ненадолго.

— Ее муж потерял свое хозяйство во время операции «Буря в пустыне», — сказал Слэйд. — Подорвался на самодельной мине. Ну я и прикрыл, так сказать, брешь.

— Мило с вашей стороны.

— Да идите вы с вашей общепринятой моралью! Мне она не нужна. И потом, вы слышали, что сказала Джун. — Сумасшедший блеск в его глазах как будто потускнел, вид у Слэйда стал почти серьезный. — Мы разрабатываем методы лечения, готовим действенное лекарство.

— Вы же знаете, какая судьба постигла Доанов. Вы ведь биолог и не хуже меня понимаете: лекарства от этого заболевания нет и быть не может. Нервные клетки не восстанавливаются и пересадить их нельзя. Болезнь неизлечима. Вам это известно.

Слэйд как будто опять ушел в себя, задвигал губами, издавая свистящий звук, словно проколотая шина: «Нет! Нет-нет-нет-нет-нет!»

Пендергаст размеренно покачивался и все быстрее вертел в ладони шары, наполняя комнату щелканьем и треском. Тикали часы, вился дым.

— Не могу не заметить, — сказал Пендергаст, — как здесь все устроено для того, чтобы удалить все внешние раздражители: ковер на полу, звукоизоляция на стенах, нейтральные тона, простая отделка, прохладный воздух, сухой и без запахов — наверное, пропускается через фильтры.

Слэйд захныкал, беззвучно забормотал, нервно тряся кривящимися губами, хлестнул себя кнутом.

— И несмотря на все это, — не унимался Пендергаст, — несмотря на кнут в качестве противораздражителя, и лекарство, и постоянные дозы морфия, облегчения нет! Вы испытываете постоянные муки. Вы чувствуете пол под ногами, прикосновение спинки кресла, вы видите предметы в комнате, слышите мой голос. Вас терзает тысяча других вещей, которые я даже перечислить не могу, потому что мой мозг постоянно их отфильтровывает. А вы эти ощущения отключить не в состоянии — ни одно! Так слушайте стук шариков, смотрите на кольца дыма, слушайте неумолимый отсчет времени…

Слэйда затрясло.

— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! — выплевывали его губы одно-единственное бесконечное слово. В углу рта повисла струйка слюны.

— Интересно, — продолжал Пендергаст, — а каково вам есть? Представляю, как это ужасно: сильный вкус еды, ощущение ее текстуры во рту, запах и то, как пища проходит по пищеводу… Не потому ли вы такой худой? Ясное дело — вы уже лет десять не получаете удовольствия от еды и питья. Вкус — всего лишь еще одно ощущение, от которого вам хотелось бы избавиться. Держу пари, что капельница — не только для морфия, это еще и внутривенное питание, не так ли?

— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет… — Слэйд судорожно вцепился в кнут, потом швырнул его обратно на стол. Пистолет в его руке дрожал.

— Вкус пищи — зрелый камамбер, белужья икра, копченая осетрина, даже скромная яичница и тосты с джемом — все для вас невыносимо. Разве что детское питание, самое простое, без сахара, протертое, нагретое исключительно до температуры тела, — только его вы и можете есть. И то по особым случаям. — Пендергаст сочувственно покачал головой. — И спать не можете — так ведь? Когда испытываешь столько ощущений такой неистовой силы… Представляю себе: вы лежите в постели и слышите малейшие шумы: древоточцы буравят бревна свай, биение сердца отдается в ушах, дом набухает от влаги, мыши шуршат в подполе. А зрение не отдыхает даже с закрытыми глазами, ведь и тьма имеет свой цвет. Чем темнее в комнате, тем больше вещей выхватывают из темноты ваши глаза. И все это — все сразу! — мучает вас всегда и непрерывно.