Тэми Хоуг - Ночные грехи

— Он просто расстрелял их, — прошептал Митч. — Как будто они были ничем.

Он все еще видел их, окровавленных, лежащих на грязном линолеуме пола; их жизни вытекали из них. Их тела были согнуты под странным углом, как у выброшенных на помойку кукол; широко распахнутые глаза смотрели мрачным, безнадежным взглядом мертвецов. Эллисон одной рукой тянулась к сыну. Кайл был вне ее досягаемости, его слишком большая бейсбольная униформа становилась темно-красной от крови; в руке он сжимал пачку бейсбольных карточек. Эта яркая маленькая жизнь была раздавлена и отброшена так же небрежно, как пустая банка.

— Я услышал запрос по радиосвязи, — продолжил Митч. — Даже раньше, чем я увидел машину Эллисон на парковке, я понял. Я тогда понял все.

И начались обвинения, как они начались и сейчас. Безжалостные. Отвратительные. Неизбежные. И посыпались вопросы, как они навалились теперь, море ярости и пересудов за спиной. Холт всегда работал усердно, следовал правилам, уважал правосудие. Он был принципиальным, здравомыслящим человеком, хорошим несгибаемым полицейским. Его должны были наградить, но вместо этого самая драгоценная составляющая его жизни была вырвана и уничтожена.

— Сто шестьдесят девять долларов, — сказал Митч, продолжая смотреть в темное окно. — Таким штрафом отделалась эта мразь. Столько стоили для него их жизни.

Он закрыл глаза, и одинокая слеза поползла по его щеке. Холт был гордым человеком, жестким человеком, но боль и смятение уничтожили его. Он был полицейским. Он верил в добро и зло, черное и белое, но его мир превратился в мир обмана и мошенничества. Меган услышала в его голосе отчаяние человека, безрезультатно пытающегося понять и разобраться в этой бессмыслице.

Это, должно быть, невыносимо — любить человека, иметь от него ребенка, любить и надеяться на него и… потерять их обоих. Поговорка гласит, что лучше любить и потерять, чем никогда не любить, но Меган не верила этому. Лучше не любить вообще, чем потом вот так рвать свое сердце.

— Я думаю о Ханне и Поле, — еле слышно сказал Митч. — Я и врагу не пожелал бы испытать такую боль.

Страстно желая сделать ему что-нибудь приятное, Меган просунула руки под расстегнутую куртку Митча и обняла его за поясницу. Плотно прижавшись щекой к его груди, она уверенно сказала:

— Мы найдем его. Найдем обязательно.

Желая впитать немного ее уверенности, Митч обнял ее и крепко прижал к себе. Он не думал о ее правилах не иметь дела с полицейскими. Сейчас они не были полицейскими. Митч выбросил из головы все, кроме единственной жизненной истины: он — мужчина, а она — женщина, электрические разряды между ними настолько убедительны, что стоит посчитаться с ними и отгородиться ото всего остального мира. И у него нет желания сопротивляться искушению. Сегодня вечером это было все, что он хотел, — быть человеком без прошлого или будущего, быть с женщиной, которую он мог держать в объятиях, которую он хотел и в которой мог потеряться.

Митч провел рукой по ее волосам, глянцевые нити скользили сквозь его пальцы. Он наклонился к губам Меган, и его поцелуй укротил бы любой ее возможный протест. Вкус губ был сладок. Ощущение ее тела в руках восстанавливало силы. Желание сжигало усталость, и поцелуй разгорался все горячее, становясь более диким.

Меган сильно вдавила пальцы в его поясницу. Она не смогла найти слов отказать ему. Желание полностью овладело ею. Митч наклонил Меган назад, поддерживая рукой, его губы обожгли ее шею в вырезе халата. Через мгновение он подхватил Меган на руки.

В несколько шагов он пересек комнату, задевая и роняя по пути коробки. Кот недовольно мяукнул и поспешил убраться в более безопасное место. Митч пристально смотрел на Меган. Выражение его глаз было жестким, решительным, напряженным, как будто он собирался произнести заклинание. В спальне он уложил ее на середину незастеленной кровати и отступил назад, не отводя ни на секунду от нее взгляда, чтобы сбросить куртку. Затем он стянул через голову свитер и футболку и отшвырнул их в сторону.

Меган присела на колени, упиваясь его видом. Его волосы были взъерошены. Небольшая щетина чуть затемняла челюсть и подчеркивала худобу и угловатость лица. У него было тело воина, который уже принял свою долю сражений. Элегантный, худощавый, со шрамами на бугорках мышц. Темные волосы курчавились на его груди и плоском животе и стрелкой исчезали под краем джинсов с низкой посадкой.

Не сводя с него глаз, она развязала пояс халата и позволила ему соскользнуть с плеч. Все было правильно и одновременно неправильно, потому что просто не существовало никаких правил. Не было никаких слов. Было только это невероятное чувство ожидания и слияние измученных душ.