Сара Дюнан - На грани

— А ничего! Великолепно провели время. Точь-в-точь кино! — На минуту приятные воспоминания, видимо, заслонили боль и страдания. — Любовник он был потрясающий, задаривал подарками, распинался в уверениях, как много я для него значу и как замечательно все у нас будет, потом проводил меня на нью-йоркский самолет, как радиацией светясь любовью. — Она помолчала. Может быть, в этот момент ей вспоминалось, как, прилетев в Нью-Йорк, она вошла к себе в квартиру в бурлении чувств, переполненная эмоциями, как электросушилка горячим воздухом. Сбой биологического ритма в результате перелета она, возможно, преодолевала, высвобождая место в шкафу для одежды еще одного человека.

— А потом?

— А потом — бац, и все кончилось. Вот так. Полный нуль. Вез единого слова, без звонка, без письма и даже открытки. Больше я о нем ничего не знаю. Наподдал, и все!

У писавшей за столом Анны авторучка застыла в воздухе.

— Но почему? То есть... зачем было уверять вас в том, как это серьезно, если не собирался продолжать отношения?

— Думаете, я сотни раз не задавала себе этот вопрос? Понятия не имею, зачем! Единственное, что знаю — вот он в постели не может от меня оторваться и строит планы насчет женитьбы, а в следующую минуту — раз, и нет его, исчез, как в воду канул.

— И собирался жениться?

— Ну да! Хорошенькая шутка, правда? У меня на этот счет нюх собачий, я здорово чувствую, когда врут, но тут я купилась, развесила уши!

— Так он не сказал вам, что женат? Она фыркнула.

— Нет, нет. Впаривал мне, что разведен, что уже два года, как один, и созрел для серьезного чувства. Хорошо так говорил, красноречиво и с жаром, редким для англичанина. Говорите, он женат?

— Да не знаю. То есть, по его словам.

— И вас это не смущало?

— М-м... строго говоря, нет. Можно сказать, меня это устраивало.

— Какое милое совпадение! Расскажите, как вы с ним познакомились.

— По объявлению. В солидной газете.

— Черт возьми! —торжествующе воскликнула Софи Вагнер. — И пошло-поехало. Ну а теперь что? Вас по-прежнему «устраивает», что он женат?

— Ну... и да, и нет. Так или иначе, теперь он...

— Только не говорите мне, что он собирается ее бросить, ладно?

— О, господи... — тихонько простонала в трубку Анна, но больше из солидарности со страдающей Софи Вагнер, чем как выражение собственной боли. Потому что в этот момент никакой боли она не чувствовала: то, что было, прошло, свернуто в тугой комок и проглочено вместе со слюной усилием горловых мускулов, и теперь это глубоко внутри, медленно переваривается желудочным соком, расщепляется, растворяется, превращаясь в ничто. Все ушло, и теперь горизонт удивительно чист и ясен, видим на много километров, и впереди маячит лишь одна перспектива — мучения. Она не чувствовала ни малейшей боли, настолько не чувствовала, что это даже пугало. А наверху крепким здоровым сном спал он.

— Послушайте-ка, — участливо сказала ее американская кузина, — не стоит вам так уж убиваться. Хорошо, что вовремя его раскусили.

— Да. Спасибо. Скажите мне, пожалуйста, а давно у вас это все произошло?

— Дайте сообразить... Санкт-Петербург был в феврале. «Самое лучшее время года», — сказала Софи, передразнивая чужой английский акцент. — Значит, что мы имеем? Пять месяцев назад.

Пять месяцев. Пять месяцев в ожидании телефонного звонка. Даже самым стойким тут не обойтись без душевных ран.

Последовала пауза — первая пауза в их разговоре. Софи Вагнер в своей нью-йоркской квартире сейчас, наверное, загасила очередную сигарету и начинает чувствовать себя неловко оттого, что так разоткровенничалась. Она явно ждет и в ответ той или иной степени откровенности, иначе это будет несправедливо.

— По-моему, эта поездка в Италию для меня своего рода Санкт-Петербург, — негромко сказала Анна. — Наверное, мне лучше отправиться домой прямо сейчас, не дожидаясь его прилета. Но если... то есть, если я все-таки дождусь его, если мы увидимся... как бы вы хотели — может быть, передать ему что-нибудь от вас?

Софи так и закатилась смехом — вылитая Бетт Мидлер.

— Ну конечно! Когда он уже изготовился трахнуть вас, почему бы не передать привет от меня?

Жаль, что не увижу, как вытянется его лицо! Да его вообще может удар хватить! — Но, вслушиваясь в эти слова, Анна улавливала скрытую боль. — Нет. Не хочу, чтобы вы с ним обо мне говорили. Незачем ему что-то обо мне знать, понятно? Ничего не говорите, не упоминайте моего имени. Не говорите о нашем разговоре. А если вам еще раз попадется эта его черненькая записная книжечка, хорошо бы вам вырвать оттуда страничку с моим телефоном!