Сара Дюнан: На грани

А через несколько минут мужчина, подойдя к кассе, положил на расчетный столик две ассигнации по пятьдесят тысяч лир. Рядом с ними он поставил фигурку лошади. Когда продавщица хотела упаковать покупку, он, наклонившись, что-то сказал ей, продавщица нырнула под прилавок и вытащила Оттуда рулон серебряной оберточной бумаги.

В четверг, в последнее свое утро во Флоренции, Анна не покидала номера. Даже спускаться к завтраку она не стала, ожидая звонка. Окно с видом на грязный внутренний дворик не пропускало ни малейшего свежего дуновения — номер, в котором можно было только спать, но уж никак не проводить время, дешевый номер, хотя в разгар сезона не такой уж и дешевый. Она лежала на кровати и смотрела, как лениво вращаются на потолке лопасти вентилятора. Постепенно, истомленная ожиданием, она так и уснула — одетая, на постели. Проснулась она разбитая и под впечатлением от снов, которые помнила лишь смутно, но из которых вынесла память о какой-то молчаливо грозящей ей опасности, страшной и неизбежной.

Проснувшись, она первым делом позвонила на коммутатор узнать, не было ли звонка, который она, возможно, не слышала. Никаких звонков не было. Почему он не звонит? Может быть, что-нибудь случилось? Он опаздывает уже на два дня. Непонятно.

Поначалу Анна не имела ничего против такой паузы. Напротив, она благодарила судьбу за продых. Она даже умышленно прилетела двумя днями раньше, чтобы к его приезду успокоиться, обрести равновесие, чтобы знать, что говорить, и не позволить желанию увлечь себя и сбить с пути. Равновесие должен был подарить ей город. Она часами бродила и бродила по нему, выбирая маршруты в стороне от обычных достопримечательностей, привлекающих к себе туристов, — осматривала церкви, удостоившиеся одной-единственной строки в туристских справочниках, выходила на площади, в целом обойденные историей. И всюду она ловила тень себя прежней — молодой, жадной до жизни, неоперившейся и влюбленной в город и в ощущение своего могущества и вседозволенности в этом городе. Тень этой прежней Анны была настолько четкой, что однажды ей показалось, будто она вдруг увидела себя в маленькой пухленькой девушке в броских солнцезащитных очках и с короткой панковской стрижкой — но то было лишь доказательство причудливых кульбитов, какие выделывает мода, с легкостью возвращая тебя в прошлое.

В городе ее привлекала именно эта черта — легкость, с которой в нем уживались противоположные стили. Местные уроженки — увешанные золотом и напомаженные, чтобы скрыть возраст, мешались на улицах с приезжими хиппи — парнями в металлических заклепках и татуировках, девицами с голым пупком и спиной, загоревшей до черноты, по-детски тоненькими, худыми, как палка. Было время праздников, и то тут, то там в окрестностях устраивались фиесты — рай для бродяг и любителей покрасоваться. Но в конце концов все возвращались во Флоренцию. Ближе к полудню зной призывал их к фонтану возле бокового входа в кафедральный собор — лохматые парни, чьи пышные мелкозавитые шевелюры походили на бисерные занавески, голые по пояс, плескались в воде, как щенки, плескались и брызгались.

Она как зачарованная глядела на эту картину. Ей живо вспомнилась ночь, которую много лет назад она провела, вернувшись из Рима в общежитие, где остановилась, и обнаружив, что место ее занято и общежитие переполнено. Заночевала она тогда в конце концов на ступенях Баптистерия, а наутро мылась в туалете ближайшего кафе. Теперь такое она посчитала бы немыслимым. Куда канули все эти годы? Места, люди, любовники, службы... С рождением Лили словно горлышко песочных часов расширилось, и время ринулось туда уже не как песок, а как поток воды. Эти парни возле собора по возрасту, наверное, ближе к ее дочери, чем к ней самой. Как могло это случиться? Невозможно, непредставимо.»

Лили. В последние дни она мало думала о ней. Мучаясь своей виной, она понимала, что нити, связующие ее с дочерью, стали тоньше. В вечер приезда она позвонила домой, но Лили была поглощена просмотром видеофильма и не была настроена на разговор. Анна расслышала хруст чипсов и уловила рассеянность дочери, чье внимание было приковано к картинкам на экране. Лили было хорошо. В матери она не нуждалась.

А вот Анне она была нужна. До того, как эта история с Сэмюелом стала грозить ее мирку, норовя разрушить, разодрать его в клочья, присутствие Лили она живо чувствовала и в периоды их разлук.