Сара Дюнан - На грани

Она вспомнила, как поймала на себе его пристальный взгляд в то утро в лавке, как будто он уже не раз видел ее. Наверное, он за ней следил. Что он делал в городе? Бродил по нему в поисках подобий? И узнал, таким образом, даже то, что кофе она пьет с сахаром? За последние три дня ее нередко можно было видеть в разных кафе. Он мог выследить ее в любом из них. Интересно, какого подобия он ищет — во внешности или в речи? Ей пришло в голову, что женщина его, возможно, была англичанкой. Если не считать случайных ошибок, английским он владеет уверенно и говорит на нем хорошо. Разумно предположить, что выучил он его, общаясь с носителем языка, причем общаясь с ним тесно.

Он сказал, что умерла она год назад. Возможно, поездка эта — своеобразная тризна, которой он отмечает годовщину? И значит, она — его первый выбор? Насколько же страшнее, если уже не первый! Как бы там ни было, надо не падать духом. Придется — если хочешь вернуться домой, к Лили. По крайней мере, теперь у нее есть насчет чего торговаться. Она ощутила даже чуть ли не подъем. Важно, однако, не подавать ему вида.

Когда он опять зашел к ней, он тоже переоделся к ужину. Она услышала сначала бодрые шаги, приближающиеся по плиткам коридора. Слух ее был теперь так обострен, что улавливал малейший шорох. Щелкнул замок, и дверь приоткрылась, но дальше не пошла: ему мешал стул. Еще раньше она уже немного отодвинула стул так, что ему надо было лишь слегка надавить на дверь, чтобы войти. Вот он толкнул дверь, и она подалась. Толкни еще раз — и войдешь. Она поднялась ему навстречу.

Вид ее буквально сразил его. Он не мог отвести глаз от нее, вернее, от ее платья. Платье было не в ее вкусе, элегантное, но слишком традиционное, недостаточно изысканное, но цвет его, глубокий красный цвет, ей шел, оттеняя черноту волос и почти призрачную бледность кожи. Поразительно. Точь-в-точь фотография, которую она помнила. Он тоже вспомнил эту фотографию. Он стоял, не сводя с нее глаз, и глаза его блестели — казалось, он отбросил теперь всякое притворство, хитрости, политиканство, маску вежливости. Что тебе надо? — думала она. — Жену? Замену жене? Оставалось лишь гадать.

— Какого черта вы пропадаете? — громогласно произнесла она, потому что страх ее превращался в агрессию с той же стремительностью, с какой выдох на морозе превращается в пар. — Я тут с голоду помираю!

Он, казалось, был ошарашен этим напором, которого не ожидал от женщины, надевшей это платье.

— Я утром принес вам еду, но не мог войти. — Взмахом руки он указал на стул. Вранье, подумала она, попытайся ты отодвинуть стул, и я бы услышала.

— Вранье! — сказала она, не сдаваясь и продолжая начатую линию.

Он шагнул к ней.

— Стойте, где стоите!

Он остановился как вкопанный.

Она уловила какой-то сильный исходящий от него запах — пахло какой-то химией, что-то знакомое и в то же время странное. Что это?

— Я уже говорил вам, — спокойно сказал он, — что вам не следует меня бояться.

— Что вам от меня надо?

— А что такое?

— Чего вы хотите? — Последние слова она почти выкрикнула.

Он нахмурился с таким видом, будто счел этот ее всплеск неразумным и препятствующим уже начавшим складываться отношениям.

— Я уже говорил, что хочу видеть вас своей гостьей.

— Гостьей? В каком смысле?

Он запнулся в некоторой нерешительности.

— В смысле... в том смысле, чтобы вы несколько дней пробыли у меня.

Несколько дней?

Да-

Сколько именно?

Три.

— Три дня. До вторника?

— Да.

— А потом?

— А потом можете лететь домой.

— Во вторник вы меня отпустите?

— Да. Отпущу.

— Вот так просто отпустите? Он кивнул.

— А здесь как это будет?

Он опять нахмурился, как бы не совсем понимая вопрос.

— Как это будет? Вы станете проводить время в моем обществе.

Пауза.

Проводить время в вашем обществе? И это все?

Все.

— Спать с вами я не стану, так и знайте, — сказала она резко, почти грубо. — И если вы попытаетесь тронуть меня хоть пальцем, я убью вас. Понятно?

Он пожал плечами, словно скучно было даже предполагать такое.

— Я и не собираюсь вас обижать, — терпеливо пояснил он. — Если б собирался, я давно бы уж это сделал.

Наступило молчание.

—А если я откажусь остаться? Если скажу «нет» ?

Он промолчал. Слова были излишни. Без паспорта, без денег, без билета. В доме, затерянном неизвестно где, с запертыми дверями и окнами. Он прав. Даже обсуждать это бессмысленно.

Три дня. Три дня, а что потом? Возможно, минует какая-то трагическая годовщина? Может быть, это так? Но он ей столько лгал, что верить ему сейчас нет оснований. Ладно, не важно! Важно то, что будет потом.