Марен Ледэн - Вирусный маркетинг

«Кабинет Генриха Сата».

На фотографиях он запечатлен рядом с видными немецкими политиками и промышленниками.

Иезавель коротко поясняет.

— Микроэлектроника и биохимия.

Натан непонимающе смотрит на нее, пока не догадывается, что она говорит об источнике благосостояния Сата. Она садится в кожаное кресло и включает компьютер, но натыкается на пароль.

— Дерьмо.

Она встает, в несколько прыжков добирается до коридора и возвращается меньше чем через полминуты. Снова устраивается в кресле перед монитором и набирает код из девяти цифр. Доступ разрешен. На ее губах мелькает лукавая улыбка.

— Слава Альцгеймеру и его проклятой болезни… Код тот же, что и у ячейки в камере хранения.

Она без дальнейшего промедления углубляется в цифровую память Генриха Сата. Натан оглядывается, стеллажи вокруг заставлены томами в кожаном переплете. Золотое дно для исследователя, бегло говорящего по-немецки.

«Жаль».

— Я оставлю тебя, пойду осмотрю коттедж.

Жилище семьи Сат, одноэтажное и слегка приподнятое фундаментом, занимает как минимум триста квадратных метров. Помимо кухни, гостиной и кабинета Натан обнаруживает столовую, способную вместить человек пятьдесят, маленькую гостиную и полдюжины комнат разных цветов и размеров. Все помещения обставлены со вкусом и содержатся в безупречной чистоте. Однако ничего, что могло бы их заинтересовать, здесь нет.

И все же в последней комнате, в гардеробной, Натана поджидает сюрприз. Его внимание привлекает шкаф, из которого доносится приглушенный шум двигателя. Натан поворачивает ручку. За дверью лестница, ведущая в подвал. Шум усиливается.

«Система охлаждения».

Он нажимает клавишу выключателя, загорается резкий неоновый свет. Натан бросает взгляд назад.

«Предупредить Иезавель?»

Пожимает плечами и начинает спускаться. Дойдя донизу, он оказывается перед дверью и приоткрывает ее. У него опускаются руки.

Лаборатория. Суперсовременная.

«Нет! Не лаборатория».

Хранилище.

Совершенная техника, расставленная вокруг семи внушительных емкостей.

«Пустых».

Дочери Иезавели.

Тысяча триста километров позади, а впечатление такое, будто они все еще в Ком-Бабелии.

На стеллажах десятки банок.

Красные этикетки, белые этикетки.

Натан тут же проводит параллель с тем, что Иезавель рассказывала им в ночь побега из ризницы Ком-Бабелии. Отголоски детства Иезавели, опытов ее отца.

Красная комната, кровь.

«Я должен предупредить Иезавель».

Он не может сдвинуться с места.

За спиной раздается голос:

— Еще недавно они были здесь.

Стою в дверном проеме с каменным лицом.

Неприступный бункер.

«Его хранилище».

Все эти годы банки были здесь.

Сахар, привязанный к своим куклам как к детям. Фетишизм, доведенный до крайности.

Мои дочери.

Он не мог решиться на разлуку с ними. Дождался последнего момента.

Их еще не разделили.

Уверенность.

Натан обнял меня за талию, и это не неприятно мне. В его взгляде отражается исходящая от меня скрытая боль. Перед глазами проносится жизнь, моя внутренняя тюрьма и физические муки. Мое тело, порабощенное Питером Даханом. И все остальные порабощенные тела.

Но не мой дух.

Он никогда не сможет контролировать мои мысли. Они всегда ускользали от него. Все эти годы Сахар упорно пытался подчинить малейшую частичку моего биологического устройства и в то же время доказал, что не способен повлиять на ход моих мыслей. Сахар, во всей своей посредственности жадного до власти человека.

Кукловод.

Куклы — существа жестокосердые, лишенные каких бы то ни было чувств.

Банки, наполненные кровью, заспиртованными органами людей и животных.

Но я не такая.

Нужно хоть чуть-чуть поспать. Веки отяжелели, на борьбу со сном уходит несколько мгновений, которые кажутся вечностью.

Побочное действие нановирусов.

Закрываю глаза. В голове порхает маленькая охристо-коричневая бабочка. Крылышки поднимаются и опускаются так медленно, что я чувствую, как напрягаются ее мышцы. Эти трепыхания внушают мне какое-то радостное чувство. В бабочке нет той безупречной механики, какую я представляла. И хотя внешне она напоминает машину с точно выверенными движениями, перед ней тоже открыто сразу несколько извилистых путей, и она доверяется случаю и воздушным потокам. Я долго слежу за ней и не могу оторваться, думая о том, откуда она вдруг появилась.