Виктор Пронин - Победителей не судят

Поэтому многое меня уже не слишком тревожит.

— Возле того трупа закалку прошел?

— Не только, Наташа, не только... Я и сейчас, вот здесь, с тобой, тоже закаляюсь... Кроме батареек и презервативов, ты что-нибудь купила?

— Тебя как зовут?

— Илья.

— Так вот, Илья, ты дал мне такую кучу денег, какой я никогда и в руках не держала. Я столько всего накупила, что нам хватит весь этот дом накормить и напоить.

— Да? — Касьянин хотел было спросить о презервативах — хватит ли их на весь этот дом, но вовремя остановился, это уже был бы перебор.

Наташа подтащила из угла какой-то ящик, перевернула его и сверху застелила газетой. Получился вполне приличный стол, невысокий, под стать низкому дивану.

В сумрачном свете, идущем от большого оконного провала, на нем вполне были различимы и бутылки, которые вынула Наташа из целлофанового пакета, хлеб, кусок колбасы, ярко-красные помидоры, казавшиеся в полумраке комнаты почти черными.

— Смотри, — Наташа была радостно возбуждена, обилие продуктов, которые ей удалось достать среди ночи, привело ее в почти детский восторг. — Вот водка...

«Смирновская». Заметь, отечественная «Смирновская», а не польская, не молдавская, не мандрыковская... Это красное испанское вино! Ты когда-нибудь пил красное испанское вино прямо из горла?

— Я его и из стаканов не пил. — Будем исправлять твое воспитание.

— Знаешь, мое воспитание как-то больше толкает меня к «Смирновской»...

Если не возражаешь.

— Приветствую! Ты, наверное, будешь меня ругать, но я купила ананас, — сказала Наташа, оробев.

— Это прекрасно! — сказал Касьянин.

— Точно?! Тогда вообще все здорово! А вот в этой баночке — шведская сельдь в винном соусе... Ты когда-нибудь ее пробовал?

— Никогда! — искренне заверил Касьянин.

— Я тоже, — почему-то засмеялась Наташа.

Найдя какую-то щель в стене, она сунула туда фонарик, закрепила его куском кирпича, чтобы свет падал как раз в центр стола. Бутылки, помидоры, ананас, банка с сельдью — все вспыхнуло в полумраке, заиграло бликами, обещая праздник неожиданный, в чем-то даже запретный.

По тому, как радостно хлопотала Наташа, Касьянин понял, что нечасто ей приходилось накрывать стол где-либо, а хотелось, мечталось, глядя, как это бывает в кино или в гостях, если, конечно, она бывала в гостях.

— Как ты здесь оказалась? — спросил Касьянин.

— А! — Наташа махнула рукой. — Здесь никто не оказывается по собственному желанию. Все случайные. И исчезают неизвестно куда.

— Ты тоже исчезнешь?

— Конечно! И гораздо раньше, чем ты думаешь, чем я надеюсь, чем кто-то там наверху, — Наташа показала пальцем в потолок, — затевает.

— Ну ладно, это можно представить... А попала сюда как?

— А! — девушка снова пренебрежительно махнула рукой, как бы отмахиваясь и от самого Касьянина, и от его вопросов. — А ведь я могла слинять с твоими деньгами! — неожиданно обернулась она к нему, и он впервые заметил, что она нравится ему, понял, что пришел сюда не только для того, чтобы перебедовать ночь.

— Не слиняла, значит, не могла.

— Но мысль была! — шало произнесла Наташа.

— У меня тоже бывают разные мысли.

— Например?

— Например, мне хочется, чтобы ты села рядом, а я положил тебе руку на плечо.

— О! — воскликнула Наташа. — Это от тебя никуда не уйдет.

— Хорошо бы, — вздохнул Касьянин.

— Да перестань ты вздыхать... Не поверишь, мне хочется того же... А как сюда попала... Родители устроили пэтэушницей... На штукатура решили меня выучить. Понимаешь... — Наташа быстро глянула на Касьянина через плечо, словно прикидывая, стоит ли говорить главное. — Ну, это... Стихи начала писать, а мои старики решили, что я слабоумная. Наверное, правильно решили. Но из училища я сбежала... Представляешь, вот такой дом отштукатурить?! Кончиться можно.

— Можно, — согласился Касьянин. — А у тебя есть что-то вроде вилки, стакана?

— За кого ты меня принимаешь? — Даже в темноте было видно, как обиженно сверкнули глаза у девушки. — Думаешь, я совсем, да? — Она нагнулась к сумке у дивана и вынула оттуда сверток — там оказались пластмассовые стаканчики и гибкие одноразовые вилки. Видимо, Наташа иногда перекусывала у киосков, а посуду, которую ей давали, уносила с собой. — Каково? — спросила она, укладывая вилки на газету.

— Потрясающе!

— Я не положила еще самое главное, — и Наташа между бутылок поставила на ребро пачку салфеток. — Ну? Что скажешь?

— Нет слов! — Касьянин вышиб пробку из бутылки с испанским вином и почти доверху наполнил Наташин стаканчик.