Энн Райс - История похитителя тел

Он откинулся в кресле, устремив глаза в темноту.

– Разве это имеет значение, Дэвид? Придет время, и ты умрешь. И я, наверное, тоже.

Его улыбка опять потеплела, как будто он мог воспринимать мои слова только в шутку.

Наступила долгая пауза, во время которой он подлил себе виски и выпил его – медленнее, чем обычно. Он был весьма далек от опьянения. Но он и не стремился к этому. Будучи смертным, я всегда пил, чтобы напиваться. Но ведь я тогда был очень молод и очень беден – наличие замка значения не имело, – а зелье по большей части было просто дрянным.

– Ты ищешь Бога, – сказал он, кивая.

– Черта с два. Ты злоупотребляешь своим авторитетом. Ты знаешь, что я не тот мальчик, которого ты видишь перед собой.

– Да, ты прав, мне нужно напоминать об этом. Но ты по-прежнему не приемлешь зло. Если в твоих книгах написана хотя бы половина правды, то любые проявления зла всегда вызывали у тебя отвращение. Ты бы отдал все на свете, чтобы узнать, чего от тебя хочет Бог, и исполнить его волю.

– У тебя старческий маразм. Пиши завещание.

– О, как жестоко, – широко улыбнулся он.

Я собирался сказать кое-что еще, но отвлекся. Что-то дернуло за ниточки моего сознания. Звуки. Вдали, в деревне, по узкой дороге сквозь ослепительный снег очень медленно ехала машина.

Обратив туда все свое внимание, я прислушался, но ничего не уловил – только шелест падающего снега и рокот продвигающейся вперед машины. Бедный, несчастный смертный – в такой час за рулем машины. Четыре утра.

– Уже очень поздно, – сказал я. – Мне пора. Я не хочу оставаться здесь еще на одну ночь, хотя ты был чрезвычайно любезен. Дело не в том, что кто-то что-то узнает. Просто я предпочитаю...

– Понимаю. Когда мы снова увидимся?

– Может быть, раньше, чем ты думаешь. Скажи, Дэвид, почему в ту ночь, когда я ушел отсюда в Гоби, твердо намереваясь сгореть там дотла, ты назвал меня своим единственным другом?

– Потому что это правда.

С минуту мы сидели молча.

– Ты тоже мой единственный друг, Дэвид, – произнес я наконец.

– Куда ты идешь?

– Не знаю. Возможно, вернусь в Лондон. Я сообщу тебе, когда соберусь пересечь Атлантику. Договорились?

– Да, обязательно сообщи. И не думай... никогда не думай, что я не хочу тебя видеть. Никогда больше не оставляй меня.

– Будь я уверен, что приношу тебе пользу, будь я уверен, что для тебя будет лучше, если ты откажешься от службы ордену и отправишься в путешествие...

– Но это действительно так. Мне больше нет места в Таламаске. Я даже не знаю, испытываю ли прежнее доверие к ордену и его целям.

Мне хотелось добавить, что я его очень люблю, что под его крышей я искал и обрел убежище, и никогда этого не забуду, что я готов исполнить любое его желание... абсолютно любое...

Но говорить все это было бессмысленно. Не знаю, мог ли он мне поверить, да и чего стоили мои слова. По моему глубокому убеждению, наши встречи не приносили ему пользы. А ему не так уж много осталось в жизни.

– Все это я знаю, – тихо произнес он, одарив меня еще одной улыбкой.

– Дэвид, а этот твой отчет о приключениях в Бразилии... У тебя здесь найдется экземпляр? Можно почитать?

Он встал и подошел к ближайшему от стола книжному шкафу со стеклянными дверцами. Перебрав множество бумаг, он вытащил две большие кожаные папки.

– Здесь вся моя жизнь в Бразилии – это я написал в джунглях на раздолбанной портативной пишущей машинке, сидя за столом в лагере, перед возвращением в Англию. Конечно же, я принял участие в охоте на ягуара. Пришлось. Но охота не идет ни в какое сравнение с тем, что я пережил в Рио. Понимаешь, это был переломный момент. Мне кажется, что сам процесс создания этих записок был отчаянной попыткой снова стать англичанином, отдалиться от людей, общавшихся с духами, от жизни, которую я вел рядом с ними. Мой отчет для Таламаски основывался на этом материале.

Я с благодарностью взял папку.

– А здесь, – продолжал он, передавая мне вторую папку, – краткое описание дней, проведенных в Африке и в Индии.

– Я бы и это с удовольствием почитал.

– По большей части – старые охотничьи истории. Я писал это в молодости. Только и речи, что о стрельбе и оружии. Все это было до войны.

Я забрал и вторую папку. И медленно, как подобает истинному джентльмену, поднялся.

– Я проговорил всю ночь, – сокрушенно произнес вдруг он. – Как неприлично с моей стороны. Возможно, у тебя тоже было что сказать.

– Нет, совсем нет. Все получилось именно так, как я хотел. – Я протянул руку, и он пожал ее. Удивительное ощущение – его прикосновение к моей обгоревшей плоти.