Энн Райс: История похитителя тел

И Габриэль, моя смертная мать и бессмертное дитя, не пройдет и тысячи лет, непременно появится как-нибудь темной ночью – если повезет.

Что касается Мариуса, моего старого учителя и наставника, хранителя истории и тайн нашего племени, он до сих пор здесь и никогда не исчезнет. Время от времени он приходил ко мне то с просьбами, то с укорами, но суть и тех и других всегда оставалась одной и той же: неужели я никогда не прекращу свои неосторожные убийства, которые неизменно попадают на страницы газет? неужели я не перестану с упорством дьявола осаждать своего смертного друга Дэвида Тальбота, искушая его Темным Даром? разве я не знаю, что бессмертных в мире уже вполне достаточно?

Законы, законы, законы... В результате все сводится к законам. А я люблю преступать любые законы, так же как смертные любят разбить бокал о каминную доску, произнеся тост.

А теперь позвольте подробнее рассказать о снах, беспокоивших меня в моих странствиях.

Призрак Клодии преследовал меня постоянно. Каждый раз, закрывая глаза на рассвете, я видел ее лицо, слышал ее тихий, но настойчивый шепот. Иногда я ускользал в воспоминания: маленькая колониальная больница, ряды кроваток, на одной из которых умирает девочка-сирота.

А вот и печальный, чувствующий себя совершенно беспомощным старый доктор с брюшком, поднимающий тело ребенка. И откуда-то доносится плач. Кто же плачет? Клодия не плакала. Она спала, когда доктор передал ее мне, приняв за смертного отца этого несчастного ребенка. Во сне она такая хорошенькая. Была ли она действительно такой хорошенькой тогда? Конечно.

«Вы вырвали меня из смертных рук, как два чудовища из страшной сказки, – вы, бесполезные и ничего не понимающие родители!»

Дэвид Тальбот приснился мне только однажды.

Во сне он молод и пробирается через лес мангровых деревьев. Это не мой семидесятичетырехлетний друг, терпеливый смертный ученый, который регулярно отвергает мое предложение принять Темный Дар, но в знак доверия и привязанности, не дрогнув, касается моей холодной плоти теплой хрупкой рукой.

Нет. Это молодой Дэвид Тальбот, каким он был многие годы назад, когда сердце не билось в его груди столь быстро. Но он в опасности.

Чей голос шепчет эти слова – мой или его?

И вот он возникает из пятнистого полумрака – рыжие и черные полосы, словно свет и тень, он почти неразличим. Я вижу его огромную голову и удивительно мягкую морду, белую, с длинными тонкими усами. Но эти желтые глаза... узенькие щелочки, исполненные страшной бессмысленной жестокости. Дэвид, а его клыки! Неужели ты их не видишь?

Но он с детским любопытством наблюдает, как большой розовый язык касается его горла, тонкой золотой цепи, охватывающей шею. Он что, пожирает цепь? Господи, Дэвид! Клыки!

Почему слова застревают у меня в груди? Неужели и я оказался в мангровом лесу? Я пытаюсь пошевелиться, и все тело мое сотрясается от бесплодных усилий, сомкнутые губы пропускают лишь глухие стоны, и каждый из них дается мне с величайшим трудом. Дэвид, осторожно!

А потом я вижу, как он опускается на одно колено и вскидывает к плечу длинное сверкающее ружье. Гигантская кошка близко, она устремляется к нему, но выстрел заставляет ее остановиться, а после второго она падает как подкошенная... желтые глаза горят яростью, лапы скребут мягкую землю, и зверь испускает последний вздох.

Я просыпаюсь.

Что означает этот сон? Мой смертный друг в опасности? Или кончился завод – его генетические часы готовы вот-вот остановиться? В семьдесят четыре года смерть может наступить в любой момент.

Стоит мне вспомнить Дэвида, и тут же возникает мысль о смерти.

Дэвид, где ты?

«Один, два, три, четыре, пять, англичанина чую опять».

«Вы хотите получить Темный Дар? – спросил я при нашей первой встрече. – Я не говорю, что когда-нибудь вы от меня его получите. Скорее всего, нет. Но вы хотите? Если бы я согласился, вы бы его приняли».

Мне так хотелось, чтобы он попросил. Он не сделал этого, и никогда не сделает. И теперь я его любил. Я встретился с ним вскоре после того, как мне приснился сон, – мне это было необходимо. Но сон я забыть не мог, и, возможно, он еще не раз приходил ко мне в часы глубочайшего дневного забытья, когда под покровом тьмы я был холоден, беспомощен и недвижим, как камень.

Ну что ж, теперь вам известно о моих снах.