Полина Дашкова - Чувство реальности. Том 2

– Сейчас нет. Тут у нас только две палаты для VIP-больных, вторая пустует. Милости прошу ко мне в кабинет.

В кабинете у Сацевича было очень уютно. Маша упала в широкое мягкое кресло, закрыла глаза и потрясла головой. Доктор вызвал сестру и попросил принести кофе.

– Совершенно темная и загадочная история с телефоном, – произнес он, глядя то на Арсеньева, то на Машу, – никогда ничего подобного в моей клинике не случалось. Я очень буду вам признателен, если вы выясните, каким образом это могло произойти.

– Галина Дмитриевна выходит на прогулки? – спросил Арсеньев.

– Да, конечно, каждый день, обязательно в сопровождении сестры или няни. Вы думаете, кто-то мог ей передать телефон во время прогулки? Сразу скажу: это совершенно исключено. У нас серьезная охрана, посторонний человек не может проникнуть на территорию, к тому же кто-то всегда рядом.

– У нее диагноз – инволюционный психоз? – спросила Маша.

– Да, депрессивная форма, почти классический случай. Тоска, тревога, бред Котара.

Сестра вкатила столик, накрытый салфеткой. В кабинете вкусно запахло свежим кофе.

– Что такое бред Котара? – прошептал Арсеньев Маше на ухо.

– Бред собственной отрицательной исключительности, самообвинения, – тихо ответила Маша.

От первых глотков кофе щеки ее слегка порозовели. Она с удовольствием съела шоколадное печенье, окончательно пришла в себя и обратилась к Сацевичу:

– Скажите, Валентин Филиппович, течение непрерывное или приступообразное, с рецидивами?

– Вы, простите, врач? – удивился и почему-то слегка обиделся Сацевич.

– Нет. Я психолог, – Маша ласково улыбнулась ему. – Кофе у вас действительно отличный.

– Да… Понятно… – он принужденно откашлялся, – я думал, вы тоже из милиции. Ну ладно. Течение приступообразное. Приступы случаются нечасто, но достаточно бурно.

– А вылечить ее в принципе можно? – подал голос Арсеньев.

– Как вам сказать? Я боюсь, что на изначальный диагноз у нас накладываются элементы раннего сенильного слабоумия. Это серьезно усложняет картину.

– Простите, а какие именно вы наблюдали симптомы слабоумия? – спросила Маша.

– Ну иногда она притаскивает всякий мусор в палату из парка. Однажды это была старая открытка с какой-то актрисой, потом кукла.

– Кукла? – хором переспросили Арсеньев и Маша.

– Да, старая пластмассовая кукла, образца шестидесятых. Сейчас, по-моему, таких не делают. Она валялась под лавочкой, на которой обычно Галина Дмитриевна сидит во время прогулок.

– Она что, нянчилась с ней? Играла? – спросила Маша.

– Нет. Просто принесла с собой и положила в тумбочку. Потом был тяжелый приступ.

– После того как у нее забрали куклу?

– Да. Но не потому, что ее забрали.

– Еще какие предметы она находила под лавочкой? – спросил Арсеньев.

– Ну я не знаю, всякую ерунду, – поморщился доктор, – например, вот, книжку, старую, промокшую. Кажется, она у меня где-то здесь валяется.

– Можно посмотреть? – спросила Маша.

– Пожалуйста, если, конечно, найду, хотя, честно говоря, я не понимаю, какое отношение это имеет к мобильному телефону Евгения Николаевича, – доктор долго рылся в ящиках своего стола, ворчал и наконец достал маленький потрепанный томик стихов Есенина.

– “Гале от Любы, с надеждой на скорую встречу, 7 июня 1964”, – Маша прочитала вслух дарственную надпись и посмотрела на Арсеньева. Он в ответ едва заметно кивнул и обратился к доктору:

– А где остальные вещи? Открытка, кукла?

– Выкинули, – пожал плечами доктор, – зачем хранить мусор? Книжка – совсем другое дело. Я, знаете, книголюб, не могу выкидывать книги, рука не поднимается.

– Валентин Филиппович, вы не дадите нам это с собой на несколько дней?

– Конечно. Правда, не понимаю зачем.

– Мы потом вам объясним, – пообещала Маша. – А скажите, в чем конкретно содержание бреда Галины Дмитриевны? В чем именно она себя обвиняет?

– Такие больные каются во всех смертных грехах сразу, – вздохнул доктор, – называют себя убийцами, утверждают, что заслуживают смерти, что приносят несчастье окружающим, что воздух вокруг них отравлен, самое неприятное, в момент приступа могут нанести себе серьезные ранения. У Галины Дмитриевны было три суицидальных попытки.

– Мы знаем, – кивнула Маша, – сейчас она в каком состоянии?

– Средней тяжести, – пожал плечами доктор, – вам беседовать с ней пока не стоит.

– Да это мы уже поняли. Евгений Николаевич говорил, у вас в палатах видеокамеры. Можно посмотреть пару кассет?