Мэри Кларк - Прежде чем проститься

Через три часа Джеда Каплана отвезли в камеру предварительного заключения.

— Его мать не пожалеет денег, чтобы сынка выпустили под залог. Хорошо хоть судья согласился изъять у него заграничный паспорт, — хмуро сказал Бреннан.

— Марихуана действительно старая. А парень, должно быть, крепко усвоил австралийский урок, когда его застукали со взрывчаткой в багажнике, — отозвался Джек Склафани. — Полный ноль улик, говорящих о причастности Каплана ко взрыву яхты.

Оба шли к своим машинам.

— Забыл спросить: чем кончился твой разговор с Лайзой Райен?

— Ничем. Самое обидное, она уже была готова мне что-то рассказать, как из школы вернулись дети. Опоздай они минут на пять, я бы узнал, что ее гнетет. Я даже специально задержался и поговорил с ребятней.

— Тебя поди угостили молоком с печеньем? — предположил Бреннан.

— Угадал. А потом мы с Лайзой пили кофе. Вкусный, надо сказать. Но сколько я ни пытался вытащить ее на разговор — все безуспешно.

— Отчего же она захлопнулась?

— Наверняка не скажу, но догадываюсь, чего она опасается. Вдова Райен стремится, чтобы у детей осталась память о Джимми как об идеальном отце. А расследование может испортить картину. Ее дети еще не в том возрасте, чтобы различать полутона.

— Наверное, ты прав. Дождемся завтрашнего дня. Может, нам повезет.

Возле самой машины Бреннан получил звонок на мобильный телефон. Ему сообщили, что в районе моста Верразано, примерно там же, где всплыл обломок яхтенной обшивки, найдена женская записная книжка. Книжку нашли в липком от воды бумажнике. Там же лежали кредитные карточки и водительские права на имя Уинифред Джонсон.

— Самое удивительное, книжка почти не обгорела, — сказал Бреннан, убирая телефон. — Ума не приложу, как такое могло случиться. Разве что взрывной волной бумажник сразу же выбросило и воду.

— Либо хозяйки бумажника в момент взрыва на яхте уже не было, — задумчиво добавил Джек Склафани.

Письма соболезнования. На листах и на специальных открытках. За неделю их набралась целая кипа. Вернувшись из квартиры Уинифред, Нелл потратила несколько часов на ответы. «Надо проветриться, — решила она, дописав последний. — За всю неделю ни одной пробежки».

Она переоделась для бега, положила в карман кредитную карточку и десятидолларовую купюру и отправилась в Центральный парк. До него было не более трех кварталов. На Семьдесят второй улице Нелл свернула в парк. Обычно она совершала такие пробежки три-четыре раза в неделю.

Постепенно она вошла в знакомый ритм, почувствовав свободу и радость движения. Вот только мысли продолжали бежать вместе с ней. Нелл вспоминала фразы из писем соболезнования. Они почти повторялись.

«Ты была так счастлива с Адамом...»

«Мы потрясены вашей трагедией...»

«Мы с тобой, Нелл...»

Но почему никто, ни в одном письме, даже вскользь не упомянул, каким замечательным парнем был Адам и как они по нему скучают?

«Почему мной до сих пор владеет какое-то оцепенение? — спрашивала себя Нелл. — У Лайзы Райен глаза опухли от слез. Тогда отчего мне не плачется?»

Она побежала быстрее, но вопросы не отставали. «И не отстанут, — грустно усмехнулась Нелл. — Ведь от себя не убежишь».

Дэн Майнор достиг южной оконечности Центрального парка. Там он развернулся и побежал в северном направлении. Лучшего времени для пробежек не придумаешь. Предвечернее солнце согревало, но не обжигало. Дул приятный ветерок. На дорожках парка было полно бегунов, любителей роликовых коньков и просто гуляющих.

Дэна больно кольнуло, когда он пробегал мимо одной из скамеек. Там сидела молодая женщина в поношенном платье. Чувствовалось, ее уже давно не занимало, как она выглядит. Возле ее ног громоздились пластиковые мешки. На соседних скамейках люди сидели вплотную, однако садиться рядом с бездомной никто не желал.

Он где-то читал об «островках отчуждения», которые создают вокруг себя такие люди. Звучное словосочетание, придуманное не то психологами, не то журналистами. А что должны испытывать те, от кого окружающий мир подчеркнуто держится на расстоянии? Неужели и Квинни много лет подряд прожила на таком «островке отчуждения»?

Дэну почему-то было проще мысленно называть свою мать Квинни. «Мама» относилось совсем к другой женщине: красивой, темноволосой, с ласковыми руками. Та женщина звала его «Дэнни-малыш». И та же женщина тихо напивалась по вечерам, уложив своего «Дэнни-малыша». Иногда он просыпался и, обнаружив мать заснувшей на диване в гостиной или даже на полу, накрывал ее одеялом.