Андрей Измайлов - Трюкач

Спецназ, подчиняясь, невидимой команде, невидимо откатился на прежние позиции.

– Если ты афганец, брат, мы договоримся! Слышишь, брат! пошел не псевдомировую гром небесный. – Ты где служил?

… – Я никому не служил, с-сука! – сорвался с резьбы «передний». – Ты генерал, да?! А я сержант! Это ты служил! А меня резали! Меня стреляли! Половины легкого нет, с-сука! С тобой я не служил! Ты себе генерала заслужил?! А я даже пенсию – нет! 3еленые давай! Дурь давай, с-сука, понял?!

– Понял… – гром небесный подпустил виноватости. – Я понял, брат. Все готово. Но как?.

– Я тебе не брат! У меня только один брат, понял?!

– Понял. Но как? Твои условия?

ОН прикинул: а неплох генерал. Побеседовали по душам. Итак, террористы озверевшие от безнадеги братья, прошедшие Афганистан, один из них без легкого, данные по компьютеру на раз просчитываются. Впрочем заложникам в автобусе от этого не легче. Даже тяжелей: «афганцы» вполне способны не щадить, они навидались-начувствовались смерти за кордоном.

«Охраняли командный пункт. Приводят трех пленных. Явно мирные. Начальник разведки берет пистолет, стреляет крайнему в лоб. Двое живых показывают на мертвого: он – душман, он нас заставлял. Начальник разведки стреляет в следующего. Последней кричит: они меня замордовали, я – свой. Но где душманы находятся, не говорит. В расход!…

Один наш командир, – генеральский сын, взял как-то в плен троих духов. Одному голову отрезал, сварил из нее суп и оставшихся двух этим супом накормил. За что и понес заслуженное наказание: выговор по партийной линии. Без занесения…

Помню, появилась возможность ознакомиться, со штатными документами. Получается, самые боевые люди – политотдел: от писаря до начальника. И расценки узнал: грамота ЦК ВЛКСМ – тысяча афоней, отпуск – две тысячи, телеграмма о смерти родных и о близких у связистов от тысячи до полутора… Наградные на офицеров – туфта. Согласно им, командиры батальонов и полков бросают своих подчиненных и идут врукопашную. Да за это судить надо!…

Два года потребовалось, чтобы снять в Афгане красные погоны с пехоты и голубые с ВДВ, заменить на защитные. А парни гибли, – мишени… лучше не придумаешь. Обмундирование поставляли бу, списаное, под руками материя расползалась. Ну, а генералы наши коллекционировали оружие и получили бакшиши. Мы остались виноватыми. Вот так вышло.

Я – неизвестный. У меня нет ни имени, ни фамилии. Но есть последний патрон, которым я так и не застрелился в Афгане…

Освобождены трое военнопленных, однако возвращаться домой они не намерены. Когда корреспонденты попросили сказать о своих чувствах, те не ответили ничего конкретного, кроме небольших речей с цитатами из Корана. В частности, они сказали: Мы изучали исламское учение. Мы поняли подлинную Идею Ислама, поэтому мы выбрали путь джихада против коммунистических элементов как в Кабуле, так и в Союзе.

(«К совести». Газета ветеранов войны в Афганистане).

Эти – не пощадят. Совесть? Оно конечно, по Далю, – внутреннее сознание добра и зла. Но! По Далю же: ТАЙНИК ДУШИ, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка. Тайники души террористов: что ж нас никто не величал террористами в Афгане? интернациональные должники! а здесь мы делаем только то, чему нас научили, к чему призывали в Афгане! одобрение или осуждение каждого поступка – в прямой зависимости от того, кто совершает поступок. Всяк меряет на свой аршин. Ибо сказано в Коране, глава (2) Корова: «Иудеи говорят: «Назаряне неосновательны, а назаряне говорят: Иудеи неосновательны, тогда как и те и другие читают Писание. Подобное словам их говорят и незнающие – язычники. В день воскресения Бог рассудит их в том, в чем они между собою разногласят».

Однако, находясь под перекрестным прицелом выходцев из Афгана, ступивших на тропу войны (хоть как ее называй, хоть священной!), невольно засомневаешься, что доживешь до дня воскресения, когда Бог рассудит возникшие… м-м… разногласия. А пацана-переростка уже никто не воскресит. И того небритого кавказца – тоже не воскресит. Того самого, который (слева!) дернул занавесочку и выглянул наружу.

Выстрел! И кавказец обмяк в кресле.

– A-а! Кровь! – неугомонно заверещала грузная тетка, прежде накликавшая: Нас убьют!

Пуля прошила насквозь и кавказца и спинку сиденья и – ужалила в руку. Тетка голосила от боли, от страха, от неожиданности – ведь только что все пальчики были целые, и вдруг… ее то за что?! Трясла ладонью, разбрызгивая красные капли.