Томас Гиффорд - Ассасины

— Если точней, флорентийский кинжал.

Она смотрела на меня, как на полного безумца. Потом ухватила за рукав и потащила в маленький парк. Ребятишки столпились у сцены передвижного кукольного театра. Там шло какое-то занятное представление. Пиноккио в сутане священника с воротничком-стойкой хвастался перед хорошенькой девочкой, какой он храбрый, от чего его длинный нос становился еще длинней. Визгливым голоском рассказывал о своих победах над злом, и тут за спиной у него возник огромный черный рыцарь верхом на лошади. Он скалился в хищной улыбке. Хорошенькая девочка с кудрявыми светлыми волосами хотела прервать болтовню, чтобы предупредить глупого Пиноккио об опасности, но не получалось. Рыцарь подбирался все ближе. Ребятишки, испуганные и одновременно истерически хохочущие, повскакали со своих мест и тоже хором кричали об опасности. Мы отошли в тихую аллею и уселись на скамью под деревьями, в кронах которых посвистывал ветер.

— Но, Бен, кардинал Инделикато умер от сердечного приступа. — Элизабет строго взглянула на меня. — Не далее как сегодня утром меня вызвал к себе Д'Амбрицци. Сказал, что во время разговора с Каллистием у Инделикато случился обширный инфаркт, и он умер, но они решили придержать эти новости до завтрашнего...

— А он говорил, как воспринял это Каллистий?

— Нет, но...

— Можешь мне верить. Я был там. Кардинала Инделикато убил... только сиди спокойно... убил Каллистий.

— Что ты такое...

Я рассказал ей все. Убийца Каллистий теперь находится в коме. Санданато погиб от руки Хорстмана. Элизабет не спорила и не удивлялась, слишком уж много довелось пережить ей за последнее время. Но переварить эти новости было сложно.

Когда я закончил, Пиноккио и рыцарь исчезли со сцены, а школьники в формах и ребятишки помладше, что гуляли с мамами, начали расходиться. Небо посерело, солнце скрылось за облаками. Ветер гнал на город холод. Рождество было уже не за горами.

— Не могу сдержаться. Воспринимаю всю эту историю прежде всего как журналистка. — Зеленые искрящиеся глаза Элизабет смотрели куда-то вдаль. Она провела рукой по густым рыжевато-каштановым волосам. Пальцы у нее были длинные, сильные, удивительно красивые. — Какая бы получилась статья! — Она усмехнулась. — Господи, да один финал чего стоит! Папа убивает...

— Инделикато убил Сальваторе ди Мона.

— Да, наверное, ты прав. И вот теперь он в коме. Так, значит, Д'Амбрицци мне солгал. — Она встала.

— И еще одно. Саймон велел ему сделать это. Убить Инделикато.

— Саймон... то есть Д'Амбрицци?

— Да. Он оставил записку. Напомнил Папе, что он один из ассасинов и должен исполнить свою работу. Я видел эту записку. Лежала на постели Каллистия.

— Наверное, Д'Амбрицци видит во мне прежде всего журналистку, — задумчиво произнесла она. — Поэтому и не сказал. Но должен был догадаться, что ты скажешь мне.

— Конечно. И еще он знает, что ты умеешь хранить тайну.

— И все равно, — сказала она, — толку мне от этого никакого. Ни единого доказательства, верно?...

Я провожал ее до редакции.

— Сколько же их еще, подобных историй? — тихо и задумчиво произнесла она. — О которых никто никогда ничего не узнает...

— Сотни? Таятся в разных пропыленных и укромных углах. — Тут я не выдержал. — О Господи! Как же я буду скучать по тебе, Элизабет!

— Конечно, будешь, куда денешься. Ведь ты вроде бы влюблен в меня, Бен.

— С чего это ты решила?

— Достаточно одного взгляда на твою унылую физиономию.

— Что ж, лицо — зеркало души. Слишком уж много всего случилось за последнее время. Есть все причины грустить, если вдуматься... И да, я люблю тебя, раз уж ты об этом заговорила.

— Тогда не печалься. Любовь — это счастье. Вэл бы то же самое тебе сказала.

— Если она взаимна, эта любовь.

— А это-то тут при чем?

Я улыбнулся.

— Да, действительно.

— Давай попрощаемся здесь, Бен.

Мы собирались перейти через площадь с оживленным движением.

— И все равно, удивительно... Это я о Саммерхейсе. Дело не только в том, что он может купить папский трон для Д'Амбрицци, но...

— Это ты о чем?

— Почему он был тогда в Авиньоне? Что там делал? Ведь он так и не объяснил. Почему взял с собой этого Марко?

— Какая разница? Все уже закончилось.

— Нет, такое никогда не кончается, неужели не ясно? Во всяком случае, если Саммерхейс действительно является Архигерцогом...

Не было смысла задерживать ее и дальше.

— Что ж, Элизабет. Давай, будь умницей, не болей... просто не знаю, что еще сказать. Мне пора.