Томас Гиффорд - Ассасины

И я решил, что лучше не знать ответа на этот вопрос.

Однако кто же все-таки предал заговорщиков?

...Рана на спине зажила. Остался лишь длинный шрам. Боль время от времени я испытывал, но то были лишь глухие отголоски прежней острой боли. Я наполнил ванну такой горячей водой, что зеркало затуманилось от пара. Затем откупорил бутылку виски, отец Данн раздобыл ее в какой-то забегаловке, потворствующей вкусам исключительно бриттов. На вкус виски показалось почти сладким, но приятным, немного отдающим торфяным дымком; следовало признать, в жизни еще не пил такого хорошего виски. А называлось оно «Э'Драдур», и, как объяснил отец Данн, изготавливали его на маленьком заводе в Шотландии. Вообще, когда дело доходило до «огненной воды», Данн проявлял недюжинное понимание этого вопроса. Я лежал в ванне и подливал виски на кубики льда, пока не осталось всего полбутылки. Крепкий напиток снял напряжение.

Я очень устал, однако теперь мне казалось, что не стоит предавать происходящему слишком уж большого значения. Меня целиком поглотили все эти римские легенды и интриги, и если я вдруг выйду из игры, никто по мне скучать не будет. Мысль оказалась утешительной. Возможно, я вообще ничего не значу. Невелика будет потеря... И вообще, когда находишься в Риме, надо вести себя, как принято у римлян. Но кто будет о том судить?

Д'Амбрицци...

Что из сказанного им правда? Что вообще является правдой? Кто-нибудь помнит вообще, что такое правда? Я отмокал в горячей воде и мысленно пребывал в некоем иллюзорном мире...

Мне казалось, что я лежу и умираю на песчаном пляже, в тени пальмы плачет хорошенькая девушка. И еще там был полковник. Его тень надвинулась на меня, загородила солнце, лучи его сияли над фуражкой с приподнятой тульей и слепили меня. Лицо у полковника было глупое, и еще на нем были очки, а в руках пистолет...

В голове звучала печальная песенка Дональда Фейджена, я прекрасно понимал, что нахожусь в ванной, что вокруг пар, что рядом бутылка виски и лед в ведерке тает, и однако при мысли о том, что может произойти завтра, в животе все сжималось от страха. И одновременно я истекал кровью на пляже, самолет, который я нанял у костлявого мужчины в двухцветных ботинках, за мной все не прилетал, девушка предала меня, полковник тоже предал, и я должен был умереть. Я понимал, что вычитал все это в какой-то книжке, сюжет ее известен, один прощальный взгляд и... А песенка все продолжала звучать, и ясно было одно: меня убьет лихорадка, если не все эти выпущенные в меня пули...

Господи. Д'Амбрицци хотел убить Папу!

И убил Лебека. А потом выяснилось, что это совсем не тот человек.

А ему хоть бы что! Ни малейшего раскаяния.

Как можно?...

Может, все дело в войне? Ведь тогда шла война, она многое изменила. Прежние правила уже не действовали...

В конце концов я вышел из ванной и побрел к постели, лег, весь дрожа. Начал вспоминать Габриэль Лебек, смуглую ее кожу, округлые формы, понимая, что никогда ее больше не увижу. И одновременно страстно мечтая о том, чтобы она обвила меня сильными своими ногами, заставила погрузиться в себя, туда, где так тепло и безопасно... Я жаждал покоя и безопасности. Не так уж многого и требовал.

Можно ли чувствовать себя в безопасности на приеме у Инделикато? Вряд ли. Приглашения нам оставили у администратора гостиницы. Кардинал будет счастлив видеть нас у себя на вилле.

Завтра вечером.

Снова во сне ко мне пришла мама.

Все тот же старый сон.

Только на этот раз она оказалась ближе. Одета в тот же прозрачный халат или пеньюар, и сцена действия та же, за долгие годы я выучил ее наизусть. И она тянется ко мне, волосы встрепаны, на длинных пальцах с накрашенными ногтями поблескивают кольца, но на этот раз я вижу ее гораздо отчетливее, словно сняли одну из полупрозрачных занавесей, отделявших нас друг от друга.

Я растерялся и смутился, точно застиг ее в самый неподходящий момент, стал свидетелем чего-то очень личного, тайного и постыдного. Я не должен был оказаться здесь, и однако она знала, что я здесь, тянула ко мне руки, что-то говорила. Я чувствовал аромат гардении, ее духов, знакомых с детства, они запоминаются потом на всю жизнь, и еще улавливал в ее дыхании запах джина, мартини... И все это происходило впервые, прежде я не видел таких подробностей во сне... Вот она выбегает из спальни, за спиной виден желтоватый свет. Ночь, потому что на мне красный халат в клетку и пижама. Мне лет десять-двенадцать, и впервые я отчетливо слышу ее голос...