Томас Гиффорд - Ассасины

Она сказала, что за целый день во рту у нее не было ни крошки, а выглядела так, словно не спала неделю. Щеки утратили здоровый золотисто-розовый румянец, глаза запавшие, усталые, с синими кругами под ними. Говорили мы с ней мало, а потому беседу за столом вел в основном отец Данн. И, похоже, это не было ему в тягость. Он привел нас в ресторан, усадил, заказал вино, попробовал его, одобрил, словом, создал все условия для приятной застольной беседы. И чуть позже предложил Элизабет рассказать, что привело ее в Париж, что она и сделала, хотя повествование ее было немного несвязным, отрывочным и прерывалось то поеданием вкуснейшего лукового супа с хрустящими сухариками, то грибов в чесночном соусе, то паштета с чесноком и зелеными фисташками. Подали нам и знаменитое фирменное блюдо ресторана, тушеную говядину с луком и жареным картофелем, и все это запивалось чудесным красным вином. Трапеза, как и история Элизабет, стоила того, чтобы ее запомнить.

Я же тем временем пытался сложить разрозненные обрывки информации в единое целое, да еще так, чтоб они не изменили уже создавшуюся у меня картину, — задача сложная и практически невыполнимая, все равно что получить новый рисунок в калейдоскопе, не двигая его, не нарушая равновесия. Передвигать все равно приходилось. Я начал вставлять эти фрагменты информации в мою модель. Элизабет постепенно становилась похожа на саму себя, прежнюю, ела с аппетитом крестьянки, щеки у нее порозовели, силы постепенно возвращались, и я не мог не любоваться ею. Сейчас она походила на ту девушку, в которую я влюбился в Принстоне, но я старался сдерживать свои чувства. Не сметь даже намеком показывать, как я к ней отношусь, твердил я себе. Следует помнить, что она монахиня, а потому принадлежит прежде всего Церкви.

Рассказ ее я мысленно выстроил в хронологическом порядке. Начался он с того момента, когда она обнаружила имена пяти жертв в списке Вэл. Клод Жильбер, Себастьян Арройо, Ганс Людвиг Мюллер, Прайс Бейдел-Фаулер, Джеффри Стрейчен. Все они были мертвы, все тем или иным образом были связаны с Парижем во время и после войны, все так или иначе имели отношение к Церкви. И все по какой-то пока неясной причине были важны для Вэл.

Элизабет пошла по ее следам и, как и Вэл, узнала о существовании ассасинов. Проследила всю их многовековую историю, вплоть до появления на политической сцене Муссолини в 20-е годы. Сумела привязать пятерых жертв из списка и их убийства к событиям Второй мировой войны. Здесь все совпадало — и сами убийства, и их обстоятельства, и документы. Все логично, но имелась одна весьма существенная неясность: какой мотив двигал убийцами по прошествии стольких лет?

Элизабет кивнула, когда я задал ей этот вопрос, потом сказала, что именно это возражение выдвинули и Санданато с Д'Амбрицци.

— Ну и что же ты им ответила?

— Но ведь это же очевидно, разве нет? Что могло подвигнуть представителей Церкви на убийства? Какова цена?... Выборы нового Папы, преемника Каллистия...

— Но при чем здесь эти пятеро и выборы нового Папы? — с добродушной улыбкой спросил ее Данн.

— Послушайте, я же не говорила, что у меня есть ответы на все вопросы. — В голосе ее звучало плохо скрываемое нетерпение. — Я просто задала вопросы, требующие ответов. Вы ни к чему не придете, если не сумеете правильно задать вопрос. Вэл часто это говорила. Все дело в вопросах, говорила она. А теперь я хотела бы вернуться к списку Вэл. Там было еще и шестое имя. И, похоже, человека под таким именем не существует вовсе. Мы ничего не смогли о нем узнать. К тому же после этого имени нет даты смерти. Считала ли Вэл, что он уже мертв? Или думала, что настал его черед умереть? Эрих Кесслер. Его имя Эрих Кесслер...

— Быть того не может! — возбужденно воскликнул я и взглянул на Данна. — Но как, черт побери, Вэл о нем узнала?

— Главное, что узнала, — ответил Данн. — Думаю, это понятно, почему они хотят убить и его тоже. Черт, Бен, он наверняка знает все!...

— Погодите минутку! Вы что же, знаете, кто он такой? — Элизабет явно воспарила духом. И выжидательно смотрела на нас. — Ну? Так кто он?

В таком духе и продолжался этот вечер, истории переплетались, накладывались одна на другую, развивались, потом вдруг вмешивался Данн и возвращал все к началу. И вскоре перед нами начала вырисовываться весьма тревожная картина.

Я сказал Элизабет, что, прежде чем приступить к моей истории, мы должны разобраться с известными ей сведениями и фактами, и она, поворчав немного, согласилась. Сейчас она была в точности такой же, как тогда, поздно вечером, в Принстоне, за кухонным столом, оживленная, возбужденная, полная решимости разобраться во всем. Тогда, несмотря на все трагические обстоятельства, предшествующие этим нашим посиделкам, мы на удивление славно провели вечер.