Томас Гиффорд - Ассасины

Все свою жизнь он проводил в борьбе с частыми приступами депрессии. И всегда проигрывал эту борьбу. Везде, куда ни глянешь, тьма так и манит тебя. Когда он видел, что творится с Церковью, то испытывал адские, почти физические муки, словно в него тыкали раскаленной кочергой. Теперь над Церковью сгущаются новые тучи, ее необходимо спасать. Он видел страх в глазах самого Папы, чувствовал его смятение, неспособность справиться с ситуацией. К тому же скоро Папой станет другой человек...

Санданато открыл глаза и наблюдал за тем, как соседская проститутка пристает к мужчине на улице. Она зазывно хохотала визгливым неестественным смехом, такие визги может издавать только драная мартовская кошка, затем повисла на руке мужчины. И утащила его к себе, в гнездышко, на грязные простыни, где пахло потом, высохшей спермой и дешевыми духами. Он отчетливо помнил этот отвратительный запах, так пахло у шлюхи, которая однажды заманила его к себе. Санданато глотнул обжигающе крепкого виски, чтоб прогнать воспоминание об этой вони.

Потом подлил еще виски из бутылки и долго смотрел на свое отражение в оконном стекле. Не мешало бы побриться. Изо рта воняет, наверное, съел что-то неподходящее за обедом, хотя вроде бы к блюдам почти не прикасался. Где Дрискил и чем он занимается? Он резко встал, отодвинул кресло к стене и принялся нервно расхаживать по маленькой комнате. Одиночество давило на него. Надо было остаться ночевать в Ватикане. Там его настоящий дом. Там вся его жизнь. В Церкви.

Он понимал, куда могут завести такие мысли, но слабо противился им. Одиночество и отчаяние — вот что заставляло его думать о сестре Элизабет.

Он не совсем понимал, почему это происходит, да и особого значения это не имело.

Однако в одном он был твердо уверен: он никогда не знал подобной женщины прежде. Ум, свежесть восприятия, сила воли — вот что составляло ее притягательность. Она привлекала его не только чисто человеческим обаянием, но и тем, что тоже являлась служительницей Церкви. Он сидел здесь один, но хотел быть с ней, в какой-то другой комнате, где нет боли, тоски, одиночества и отчаяния, которые наполняли скромное его обиталище.

Ему хотелось слышать ее голос, спорить с ней, соревноваться с ней в остроумии. Он чувствовал: ему редкостно повезло, он нашел женщину, равную ему по силе духа, к тому же еще единомышленницу. Он знал, она разделяет его взгляды, как и он, считает, что Церковь всегда должна быть на первом плане. Он не сомневался: она верна своим взглядам и убеждениям.

И еще он был уверен, что сестра Валентина была любовницей Локхарта. Кардинал Д'Амбрицци высказался на этот счет весьма недвусмысленно. Ну а сестра Элизабет? Он понимал, что ведет себя иррационально, но мысль о том, что между Беном Дрискилом и Элизабет может что-то быть, просто сводила с ума. При этом у него не было ни малейших доказательств, все это чистой воды домыслы, и он это прекрасно понимал. Но он видел их вместе, он наблюдал... Он помнил последние слова Бена Дрискила при расставании, тогда на секунду он даже ощутил нечто сродни радости или злорадству. И моментально успокоился. Решил, что между Беном и Элизабет все кончено. Он понимал, как обижен и рассержен Бен. Но если вдуматься, такая реакция говорит о многом. Хотя бы о том, что он к ней явно неравнодушен, иначе с чего бы ему так заводиться?

Его страшно мучила мысль о том, что между ними что-то могло быть. Злоба разрасталась, как раковая опухоль. Это нехорошо, недостойно, но ничего поделать с собой он не мог. К тому же Дрискил рассказывал, как познакомился с Элизабет, как она понравилась ему, как Вэл любила эту девушку... Неужели Элизабет могла проделывать с Дрискилом то же самое, что Вэл с Локхартом?

Господи, он просто ненавидел себя за это! Глупость, подлость! Вэл убивают, Элизабет тут же летит в Принстон и наверняка тут же оказывается в постели с Дрискилом! Параноидальные юношеские бредни, страх одиночества — вот что движет им. А ведь он священник, ему совсем не к лицу влюбляться в монахиню, которая едва его замечает. Ведет он себя, как полный болван, и потом, это так пошло и не ново, ему не раз доводилось сталкиваться с такими случаями в церковной среде, и он от души презирал этих священников.

Только она может успокоить его и внести ясность. Так просто... Но он никогда не спросит ее, не посмеет. Он страшно тосковал по ее облику, голосу, только она могла придать смысл всей его жизни. Так хотелось довериться ей, постоянно быть рядом. Одна она может вытащить его из темной пропасти одиночества.