Томас Гиффорд - Ассасины

Мы прошли в трапезную. Но и за скудным обедом он ни словом не упомянул о Лебеке. Я слишком устал, чтобы давить на него или обращать внимание на окружающее. Аспирин на пустой желудок не способствовал улучшению пищеварения. Но зато боли в спине прекратились, и «пробка» надежно затыкала дырку в спине благодаря стараниям брата Тимоти.

— Пройдемся, — сказал аббат, — свежий ночной воздух пойдет вам на пользу. А потом ляжете спать. Если, конечно, не возражаете против койки, где спал покойник. — Показалось, он даже подмигнул мне.

— Что вы хотите этим... — начал я, но аббат поднялся из-за стола и вышел. Я последовал за ним.

Во дворе было холодно. Мы в молчании шли под огромной, какой-то оперной луной, заливающей все вокруг призрачно-голубоватым сиянием. Она походила на зияющую в черном небе дыру.

— Я, разумеется, знаю вашего Этьена Лебека, — сказал аббат.

— Так и думал.

— На протяжении многих лет он время от времени приезжал к нам. Человек довольно скрытный, но мы иногда все же говорили. И еще очень верующий. Говорили мы о Церкви, о ее роли, о том, что у каждого из нас своя работа во славу Господа, сколь бы странной она ни показалась на первый взгляд. Сам он этого не знал, но знаете, порой он служил мне утешением, особенно в те моменты, когда я подвергал сомнению свою веру. Его же вера в нашу Церковь была тверда и непоколебима, мистер Дрискил. Но где-то в самой глубине души он хранил тайну. Ужасную тайну. Вы спросите, какую? Не знаю, он никогда не говорил. — Одна из собак вышла следом за нами из монастыря. Долго бежала по следу, а потом вдруг принялась вынюхивать что-то и рыть песок между двумя небольшими дюнами. — Он приезжал сюда несколько месяцев назад, пробыл день или два, я точно не помню. Здесь трудно уследить за временем. Он приезжал и уезжал. И никогда не задавал никаких вопросов. Похоже, его мучило что-то, и он хотел очистить свою душу... Больше ничем не смогу помочь вам, мистер Дрискил. Не знаю ничего ни о его прошлом, ни о планах на будущее. Земных благ у нас здесь, как вы убедились, почти никаких, нет ничего, что можно было бы назвать своим. Ничего, кроме прошлого каждого из нас... И у большинства нет никакого будущего. А потому наиболее ревностно мы охраняем здесь именно прошлое. Если прошлое человека было счастливым, к чему ему стремиться в такое место? А если же несчастливое или числился за ним какой грех... то ведь об этом рассказывать никто не будет.

Собака яростно отбрасывала землю задними лапами, ее уже почти не было видно за горкой песка.

— Смерть учуял, — заметил аббат. Подошел и оттолкнул пса ногой. Заметив удивление у меня на лице, пояснил: — Здесь мы нашли тело одного из наших старожилов. Сам я говорил с ним редко, но старик был болтлив, прямо как глупая баба. А как-то утром вдруг исчез. Прошло несколько дней, я знал, что ушел он умирать... хотел дать ему время умереть, как он решил, в одиночестве, в пустыне... До этого он без конца болтал о каких-то зеленых полях. Уверен, умирая, он воображал, что находится среди этих полей. А потом его нашла собака... примерно вот здесь. Пристроился в песке за дюной и умер. То был его выбор. А мы уважаем свободный выбор человека. Собака нашла его полузасыпанным песком, вверх торчала одна рука, вместо креста на надгробии. Ну и вот сегодня мы его хоронили. Вы видели... — Он почесал собаку за ухом, потом потрепал по тощей, изъеденной мухами холке. — Почему он решил умереть именно так? Не знаю. Наверное, на то была воля Божья. Ему еще повезло, мистер Дрискил, у него была хорошая смерть...

Затем он проводил меня до кельи, где жил умерший в пустыне монах, зажег свечу. Тени затанцевали на стенах этой крошечной каморки. Над узкой койкой — деревянный крест, все кругом пропиталось запахом песка и ночи. В изножье лежало аккуратно сложенное одеяло. Аббат огляделся.

— Не самый роскошный номер, но вам здесь будет удобно, мистер Дрискил.

Он уже собрался выйти, когда я сказал:

— Еще один вопрос. Просто вдруг пришло в голову. О еще одном человеке, который мог приходить к вам сюда. Время от времени возвращаться, потом уходить снова...

— Да?

— Имени его не знаю. Не знаю также, священник он или монах. А может, просто торговец, как Лебек. Но вы должны были бы его запомнить. Ему под семьдесят или около того, высокий, спортивный, несмотря на возраст. Носит очки в золотой оправе, а волосы серебристые, зачесаны назад... И еще глаза, такие странные, кажутся бездонными, как колодец...

Аббат стоял в дверях, пламя свечи отбрасывало блики на резкие черты лица. Он тоже был человеком крепким, да и по возрасту примерно подходил. И еще от него тоже веяло каким-то безвременьем. Я ждал, смотрел на него, видел, как паук, проползавший по стене, вдруг замер, точно прислушиваясь.