Патрисия Корнуэлл: Ключевая улика

— Если позволите… — Она протягивает тонкую, изящную руку, и я вижу идеально ухоженные пальцы, ногти со свежим, как будто ей только что сделали маникюр, темно-розовым лаком; вижу множество колец и часы в золотом металлическом корпусе с хрустальным безелем.

Я отдаю ей простой белый конверт, который лежал в заднем кармане, и из него выскальзывает фотография Джека Филдинга, моющего свой вишнево-красный «мустанг» 1967 года. Джек без рубашки, в спортивных шортах, улыбающийся и совершенно неотразимый. Таким запечатлела его камера лет пять назад, где-то между женитьбами и срывами. Я не проводила аутопсию, но за те пять месяцев, что прошли после убийства моего заместителя, тщательно препарировала его жизнь — отчасти для того, чтобы понять, что могла бы сделать для его предотвращения. Не думаю, что это было мне по силам. Мне и раньше не удавалось остановить его на пути самоуничтожения, и теперь, глядя на фотографию со стороны, я чувствую вспышку злости и укол вины, а потом — печаль.

— Что ж, ничего не имею против, — говорит начальница тюрьмы. — Надо отдать должное, с виду парень симпатичный. Из этих, бодибилдеров. Господи, это ж сколько времени отнимает!

Я разглядываю развешанные по стенам сертификаты и благодарности в рамках — не хочу наблюдать, как она изучает фотографию. Мне отчего-то не по себе, но отчего? Может быть, видеть Джека чужими глазами труднее. Лучшему смотрителю. За выдающиеся заслуги. За успехи по службе. За безупречную службу. Надзиратель месяца. В некоторых категориях она выигрывала не единожды, а еще у нее есть степень бакалавра с отличием из Университета Сполдинга, штат Кентукки. Судя по говору, Тара Гримм не из местных, скорее, из Луизианы. Интересуюсь, где она родилась.

— Моя родина — Миссисипи. Отец был начальником тюрьмы штата, и мои ранние годы прошли на участке в двадцать тысяч акров в дельте реки, на плоской, как блин, равнине. Заключенные выращивали там сою и хлопок. Затем его перевели из Луизианы в Анголу, где я тоже жила на ферме, только еще дальше от цивилизации и ближе к заключенным. Странно, да? Но я совершенно ничего не имела против того, чтобы жить по месту работы отца. Удивительно, к чему только не привыкаешь, если считаешь это нормальным. Это по его рекомендации женскую тюрьму штата выстроили здесь, среди лесов и болот, чтобы женщины-заключенные сами о ней заботились и поменьше обременяли налогоплательщиков. Так что, можно сказать, тюрьма у меня в крови.

— Вашему отцу довелось здесь работать?

— Нет. — Она иронически улыбается. — Не могу представить отца надзирающим за двумя тысячами женщин. Он бы, наверное, немного заскучал, хотя тут есть и такие, что похуже многих мужчин. Мне он напоминал Арнольда Палмера, [3] П а л м е р А р н о л ь д Даниэль (род. 1929) — американский спортсмен, один из наиболее известных профессиональных гольфистов. — лучшего советчика, как спланировать площадку для гольфа, не найти. А еще он был сторонником прогресса. Многие исправительные учреждения обращались к нему за советом. В Анголе, например, есть стадион для родео, собственная газета и радиостанция. Некоторые из заключенных — знаменитые наездники и разбираются в коже, железе, дереве, придумывают дизайн. Им разрешено продавать свои поделки. — Она говорит об этом так, словно не одобряет подобных вещей. — Меня вот что беспокоит во всех этих ваших делах там, на Севере. По-вашему, взяли всех?

— Будем надеяться.

— По крайней мере, Дона Кинкейд уж точно под замком, и я надеюсь, что там она и останется. Убивать невинных людей без всякой на то причины… Я слышала, у нее на почве стресса проблемы с психикой. Подумать только! Столько всего натворила, столько людей пострадало…

Несколько месяцев назад Дону Кинкейд перевели в психиатрический госпиталь Батлера, где врачам предстоит определить, сможет ли она предстать перед судом. Хитрость. Симуляция. Что ж, пусть попробует. Как говорит мой старший следователь, Пит Марино, попалась сама и попала к чокнутым.

— Трудно даже представить, что она была в своем уме, когда губила невинные жизни, как об этом говорилось на суде, но хуже всего случай с тем бедным маленьким мальчиком. — Тара говорит сейчас о том, что совершенно ее не касается, и мне ничего не остается, как просто ее слушать. — Убить беспомощного ребенка во дворе его собственного дома, едва ли не на глазах у родителей. Тому, кто причиняет зло ребенку или животному, прощения быть не может, — заключила она, словно чинить зло в отношении взрослого — дело вполне допустимое.