Дин Кунц - Интерлюдия Томаса

Она подводит меня к раковине. Из окна над ней открывается вид на большой дом, стоящий на вершине холма. Как было и раньше, несколько окон горят на втором этаже этого производящего впечатление особняка.

— Родители моего мужа купили этот дом и участок, которые продавали за долги в 1955 году. Тут царила полная разруха. Они все привели в порядок, превратили неудачу в успех, строили новые дома, когда их дети женились или выходили замуж, и семья росла. Они жили в доме на холме, пока не умерли, девять лет тому назад. Билл и я жили там четыре года… пока все не изменилось. Последние пять лет мы живем здесь, внизу.

Не говоря мне прямо, что их контролера и мучителя можно найти в доме на холме, расположенном выше остальных, не называя его имени и не описывая внешность, не облачая просьбу в слова, которые могут привлечь ненужное внимание, она тем не менее показывает взглядом и выражением лица, что надеется на меня. Возможно, мне, неуязвимому для монстра, удастся войти в логово незамеченным и убить тварь. Я совершенно точно знаю, чего она от меня хочет, пусть и не умею читать мысли.

Если неведомое существо одно, а Гармони много, если оно может в любой момент контролировать только одного из них — история о том, как Донни порезал себя, а Дениз зашивала его рану, вроде бы тому подтверждение, — тогда за пять лет они, конечно, могли бы найти способ сокрушить своего врага. Но я не располагаю достаточной информацией, чтобы понять, почему их рабство длится так долго, или рассчитать вероятность моего успеха в том деле, за которое, она надеется, я возьмусь.

Необходимость выбирать окольный путь для вопросов и сдерживать эмоции усложняет получение необходимых сведений.

— Я ищу человека или что-то еще?

Она отворачивается от окна.

— На эту тему лучше не говорить.

Я настаиваю.

— Человека?

— Да и нет.

— И что это означает?

Она трясет головой. Не решается сказать, боится, что слова, которыми опишет мою цель, позволят ему понять, что мы готовим заговор против него. Из ее слов я делаю следующий вывод: если существо когда-либо устанавливало контроль над человеком, даже после его ухода эти двое остаются скованными одной цепью, пусть связь и не такая крепкая.

— Как я понимаю, он один-единственный.

— Да.

Она смотрит на пистолет в моей руке.

— Этого хватит, чтобы поставить точку? — спрашиваю я.

Ее лицо остается бесстрастным.

— Я не знаю.

Раздумывая над тем, как лучше сформулировать другие вопросы, не подняв психической тревоги в разуме кукловода, я спрашиваю, не позволит ли она мне выпить воды.

Ардис достает из холодильника бутылку «Ниагары», я кладу пистолет на столик и заверяю ее, что обойдусь без стакана.

Для человека, который не спит почти сутки и провел долгий день в трудах и заботах, избыток кофеина так же вреден, как его недостаток. Сонливость и неспособность сосредоточиться могут привести меня к смерти, в той же мере, как нервозность или слишком резкая реакция, обусловленные избытком стимуляторов. Но «Маунтин дью», шоколадные батончики и две таблетки «Ноу-Доз» не сумели полностью разогнать туман в моей голове. Я проглатываю еще одну таблетку кофеина.

Когда ставлю на стол бутылку воды, Ардис подходит ко мне и берет мою руку в обе свои. В ее глазах стоит отчаяние, взгляд умоляющий.

Что-то в ее взгляде, возможно его пристальность, меня настораживает. Поскольку вся моя жизнь связана со сверхъестественным, очень часто у меня возникает ощущение, что по моему загривку что-то ползет. На этот раз, когда я поднимаю свободную руку, чтобы пригладить волосики, до меня доходит, что ползание ощущается не по шее, а в черепе.

Когда я захлопываю личную дверь, отказываясь впустить того, кто хотел войти, Ардис спрашивает:

— Ты определил, как лучше это выразить, Гарри?

— Выразить что?

— Аналогию с дельфином и луговой собачкой?

В тревоге я вырываю руку.

Передо мной по-прежнему стоит мать Джоли, и, конечно же, разум и душа также находятся в этом теле, пусть Ардис больше его не контролирует. Неведомое существо и я встречаемся лицом к лицу, как было и в тот момент, когда монстр бросил мне вызов, вселившись в тело Донни, но теперь его истинная личина скрыта под маской Ардис. Кожа ее остается такой же чистой и нежной, но я сомневаюсь, чтобы на ее лице когда-либо появлялось выражение такого полнейшего презрения. Эти темно-зеленые глаза потрясают, как прежде, глаза женщины из какого-то насыщенного магией кельтского мифа, но теперь в них нет страха, грусти или мольбы. Они излучают нечеловеческую ярость.