Франк Тилье: Адский поезд для Красного Ангела

Он выплюнул резинку в пустую пепельницу и сразу запихнул в рот следующую.

— Решено передать дело в Центральное управление судебной полиции. После покушений в Штатах и Тулузе, после шаек вроде «Экспедиторов» и других шутников, наши драгоценные умные головы не желают, чтобы страна стала тренировочной площадкой для всяких отморозков! Мы получили «добро» от прокурора Республики. Следственным судьей назначен Ришар Келли. Ты его знаешь. Симпатягой его не назовешь, но ты не стесняйся и добивайся от него чего положено.

Он бросил на письменный стол карту:

— Встречаетесь в Фуршерэ. Тебя там ждут Сиберски, Кромбе и комиссар соседнего городка. Найди мне его поскорей…

— Не крутовато ли для Сиберски? От него, как вам известно, в сто раз больше толку за компьютером, чем на месте преступления.

— Поверь мне, Шарк, это убийство его слегка расшевелит…

Минуя лес Эрменонвиля, я ощутил, как ослабла хватка бетонных щупалец столицы. За Санлисом я выехал на автостраду 330, затем свернул на 113-ю и, проделав добрую сотню километров, окунулся в нереальное спокойствие Фуршерэ. Перед моим взором, словно на вырванной у времени пожелтевшей старинной фотографии, солнце заливало волнами золотистого света скирды соломы. Последний день роскошного лета, начало обещающей быть теплой осени…

Городок словно погружен в бдение над гробом. Узкие улочки пустынны. Следуя по карте, после трех межевых столбов в чистом поле, где даже коровы были редкостью, я добрался до особнячка Мартины Приёр. Специалисты научно-технического подразделения полиции корпели над предполагаемыми отпечатками протекторов, осколками стекла или следами обуви, а инспекторы из Центрального управления впряглись в щекотливую и нудную работу по опросу соседей. Предъявив караульному свое трехцветное удостоверение, я у самого входа присоединился к двум офицерам из криминальной полиции, стоявшим возле похожего на ожившую кеглю для боулинга комиссара Бавьера. Холодные сталактиты страха туманили блеск его глаз. Он сразу напомнил мне пузатого заправщика с бензоколонки посреди поля с ветряками где-нибудь в самом сердце Штатов. После краткой процедуры приветствий я приступил к делу:

— Итак, комиссар, что мы имеем?

Прежде чем заговорить, Бавьер прокашлялся. Ледяные тиски ужаса сжимали ему горло.

— Тело Мартины Приёр без признаков жизни обнаружено разносчиком газет Адамом Пирсоном сегодня в пять тридцать утра. Входная дверь была распахнута настежь, но свет выключен. Он покричал, затем вошел, не дождавшись ответа, обеспокоенный, по его утверждению, тишиной и темнотой. По-прежнему окликая хозяйку, он поднялся по лестнице. Там он ее и увидел…

Нахлынувший шквал жутких мыслей прервал его доклад.

Я вернул его к прерванному рассказу:

— Прошу вас, комиссар, продолжайте…

— Мои люди прибыли на место первыми, затем к ним присоединились специалисты из научно-технического подразделения, судмедэксперт и ваши инспекторы. Вынос тела произведен около полудня.

— Так поздно?

— Сейчас вы поймете почему… Пойдемте.

Он собрал носовым платком слой жирного пота, залепившего ему виски. Точно сочащееся из гамбургера и жареной картошки масло…

«Бедолага с бензоколонки…»

Бавьер добавил:

— Боже мой… даже без трупа спальня вполне сгодится для следующего фильма Уэса Крэйвена. [1] Уэсли Эрл «Уэс» Крэйвен (Wesley Earl Craven; р. 1939) — американский кинорежиссер, продюсер, сценарист. Культовый режиссер фильмов ужасов. — Здесь и далее примеч. пер.

Лейтенант Кромбе вышел из дома, чтобы руководить расследованием на улице, в частности опросом соседей. Поднимаясь по лестнице, я спросил Сиберски:

— Ну что, разберемся?

— Комиссар Бавьер прав. Я такого никогда не видел. Даже по телику…

Я все испробовал. Прыгал с парашютом, на тарзанке, катался на самых жутких ярмарочных аттракционах, бешено гонял на мотоцикле. И все же ничто не потрясает меня так, как отражение сцены преступления на сетчатке моего глаза. До сих пор затрудняюсь выразить, что воздействует на меня до такой степени. Может, страх или попросту свойственный человеку рефлекс, не дающий ему возможности выносить образ страха в его самом ошеломляющем проявлении.

Я никогда не рассказывал Сюзанне об этих кровавых взрывах, оставляя их при себе как самые черные страницы книги моего бытия. Приходя домой чаще всего поздно вечером, я старался, едва переступив порог, абстрагироваться от своей дневной жизни. Но нам никогда не избавиться от сорняков, пока мы выдергиваем их по стебельку.