Лев Пучков - Закон гор

Весь южный склон гряды, в изобилии поросший кустарником и чахлыми деревцами, был усеян разнокалиберными валунами — от пудовых окатышей, которые легко можно стронуть с места ногой, до неподъемных глыб размером с кабину «КамАЗа». Зелимхан был прав, когда говорил, что тут можно бесконечно долго искать тот самый валун, прикрывающий дополнительный вход в галереи: с первого взгляда было ясно, что даже если запустить сюда роту специально подготовленных геологов, им придется изрядно попотеть, чтобы обследовать каждый из сотен тысяч (а может, и миллионов) камней и обнаружить заветную дырень.

Несмотря на стремление Ахсалтакова обставить выемку мешка с наименьшим коэффициентом привлечения любопытствующих физиономий, очень скоро таковых оказалось более чем достаточно: пока рыжий с напарником разминировали подходы к южному склону, за нашим джипом пристроились два «Мицубиси», в которых разместились свита хозяина Челушей и сам Рашид. Даже издали было заметно, что Бекмурзаев недоволен тем, что его так и не пригласили на прогулку к галереям: он не вышел из машины, чтобы пообщаться с Зелимханом, — так и просидел полчаса, пока не вернулись саперы Ахсалтакова с докладом о проделанной работе.

Спустя еще полчаса я уже стоял перед свежеразверстой дырой в склоне, из которой ощутимо несло прелью, плесенью и еще чем-то невообразимым… могилой, что ли… Забираться туда не было никакого желания. За моей спиной безмолвно застыли трое «контролеров», назначенных Ахсалтаковым присматривать за мной в процессе подземного путешествия: рыжий с напарником и один из тех дядек, что сидели во дворе за столом рядом с Зелимханом. Теперь, когда дядька облачился в комбинезон и напялил на себя кое-какое снаряжение, он выглядел несколько моложе, чем тогда, когда я его увидел. Был он худощавый, жилистый, до омерзения уверенный в себе и спокойный, как удав, — одним словом, профессионал, чувствующий себя в своей тарелке. Звали его Икрам, причем не просто «эй, Икрам!», а уважительно: «дорогой Икрам» или «уважаемый Икрам». Из его разговоров с Ахсалтаковым я понял, что Икрам — профессионал-спелеолог, занимающийся этим загадочным ремеслом с младых лет; данный пещерный массив в свое время облазил вдоль и поперек и теперь приглашен специально, чтобы я под землей не выкинул какой-нибудь фортель.

Ну что ж: я польщен оказанными знаками почета. Меня будут сопровождать два профессионала инженерного дела, дабы вовремя предотвратить какую-нибудь суицидонаправленную пакость саперного характера, и мастер-спелеолог, который не позволит мне смыться и затариться в галереях, каковые он знает как свои пять пальцев. А помимо этого, снаружи галереи оцеплены взводом бойцов Рашида, а все подступы к скальному массиву и вход в ущелье перекрыты ротой снайперов Рашида — ни одна мышь незамеченной не проскочит, как он сам сказал. Да уж, такому вдумчивому охранному обеспечению позавидовал бы и самый крутой политический воротила вселенского масштаба — можно гордиться столь трепетным отношением чеченских деятелей к моей скромной персоне.

Но я не горжусь. Я предпочел бы что-нибудь попроще: такие знаки внимания меня смущают и повергают в уныние. Даже в самых отчаянных передрягах своей военной жизни я не удостаивался чести противостоять в одиночку такому количеству хорошо подготовленных врагов…

Перед тем как дать окончательную команду для спуска в галереи, Зелимхан долго и пристально смотрел на меня, задумчиво шевеля губами и пытаясь что-то прочитать в моем безразличном взоре. Наверно, высчитывал, какую пакость я могу выкинуть на этот раз. И не высчитал: все вроде продумал на много ходов вперед, предусмотрел каждую мелочь. На две сотни возможных вариантов моих каверз предусмотрено по три десятка контрмер. Наконец, тяжело вздохнув, мой старый враг сказал:

— Ну… Смотри, Иван… Чувствую я, что есть у тебя за душой что-то, что я не предусмотрел… Только помни — братья твои у меня в подвале. Если свалишь с баксами, я им такое устрою! Не я лично, нет, что ты! Я отдам их Рашиду. Ты работаешь в ЗОНЕ и наверняка в курсе, что умеет Рашид… Они будут умирать очень долго и мучительно, осыпая тебя проклятьями… Ты меня понял?

— Я все понял, Зелимхан. С бабками я никуда не убегу — даю слово, — твердо пообещал я. — Ну куда, в самом деле, я могу деться? Дырка одна, везде ваши люди, я на привязи. И потом, ты же дал мне слово. Я уверен, что нам ничего не угрожает — зачем мне делать глупости? Слово чеченца дороже золота… — При упоминании о «слове чеченца» Ахсалтаков закаменел лицом и чуть покраснел — проняло горного волка. Когда мы обсуждали гарантии нашей безопасности, я предложил самый простой и безболезненный для обеих сторон вариант: пока я лезу в пещеру и добываю баксы, мои ребятишки на хорошей тачке и при оружии убывают за пределы ЗОНЫ. Почувствовав себя в безопасности, они связываются со мной с помощью переносного спутникового радиокомплекса (я заметил в «Мицубиси» у Рашида новехонький комплект в рабочем состоянии), прячутся в удобном местечке и ждут. Я достаю заветный рюкзак, торжественно вручаю его Зелимхану, и меня вывозят из ЗОНЫ под звуки… нет, под звуки не надо — просто вывозят. Как видите, вариант вполне приемлемый, а с моей стороны, помимо всего прочего, явственно прослеживается героическая тенденция к самопожертвованию: Зелимхан, получив мешок с деньгами, может припомнить мои старые грешки и навечно оставить в ЗОНЕ. Так что, если бы у него и была мыслишка оставить нас в живых, он наверняка бы не стал отказываться от такого предложения. Ну, может, поторговался бы для порядка по некоторым сомнительным, с его точки зрения, пунктам… Но Ахсалтаков сразу же отверг все варианты, заявив, что в любом случае мои парни до последнего момента остаются в подвале, а условием выдачи баксов будет единственно его «слово чеченца», гарантирующее нам безопасность и благоприятное возвращение из ЗОНЫ. А если я не согласен, они будут через каждые полчаса отстреливать моих хлопцев, и начнут с раненого…