Лейла машинально отскакивает в сторону и застывает на месте как вкопанная. Султан сползает по косяку на пол и хрипит:
— И-и-и-ди сюда… дочка…
Лейла приближается — лицо ее помертвело и потеряло подвижность, как у зомби: девчонка вот-вот упадет в обморок.
Я инстинктивно подаюсь вперед, чтобы помочь, но при первом же шаге на моих ногах ощутимо бряцают цепи — вовремя вспоминаю, что я здесь не более чем мебель, недочеловек я.
Как только карабин оказывается в зоне досягаемости здоровой руки. Султан отбирает его у дочери и надрывно хрипит:
— Бра-а-та… Брата позови…
Лейла в нерешительности топчется на месте. Губы ее дрожат, в глазах застыли слезы — в обморок она падать не будет, нельзя сейчас в обморок: отец задал страшную шараду, которую ей предстоит решить единолично, не обращаясь к мнению авторитетов. Чеченские женщины с ранних лет понимают толк в ранах: суровая жизнь горцев полна опасностей и непредвиденных ситуаций, любая из которых может обернуться смертью или увечьем. Лейла прекрасно осознает, что отец доживает последние минуты. Вернее будет сказать, что он уже практически мертв: на этом свете его удерживает лишь всепоглощающее желание довести до конца последнее в жизни дело. Что это за дело, Лейла прекрасно понимает — мой бессменный часовой вообще отличается незаурядной смекалкой и недетской мудростью…
Поэтому девчонка и топчется на месте в нерешительности. Беслан, конечно, сволочь и скотина, каких свет не видывал, но… она его любит. Жалко брата. С другой стороны, ослушаться отца — тяжкий грех, особенно в такой ситуации. Однако отец быстро угасает — он уже не в состоянии крикнуть в полный голос, заставить мгновенно повиноваться одним лишь своим присутствием. Еще немного, и он умрет…
— Ну же… До-о-очка… — тихо стонет Султан. — Брата… Брата позови!
Лейла принимает компромиссное решение. Развернувшись, она медленно идет за дом — голову втянула в плечи, не оглядывается. Я догадываюсь, что собирается сделать хитрая девчонка. Беслан сейчас пребывает в прострации. То, что он совершил, могло сделать только какое-то сказочное чудовище из кошмарного сна, по мусульманским понятиям. За два месяца я от нечего делать основательно изучил психотип каждого обитателя усадьбы и могу с уверенностью предположить, что парень в данный момент сидит где-нибудь в дальнем уголке двора и бездумно пялится на свои окровавленные руки. Охранные рефлексы на нуле, сознание свернулось в клубочек, короче — психофизиологический ступор, нормальная реакция человека на ненормальное деяние рук своих. Скажи сейчас сестра: «Иди — отец зовет!» — и побежит ведь как миленький, ни капли не сомневаясь в достоверности полученной информации. Потому что это прочно вошло в привычку и застряло на уровне подсознания: двадцать восемь лет отец звал его — от ползунковых времен «иди к батьке, Бесланчик, иди мой джигит! Да ножками, ножками, не ползи — ты уже большенький, не надо ползать…» и до настоящего времени, — и он бежал на зов, бросая все дела, не сомневаясь, что надо бежать…
Нет, маленькая мудрая женщина не станет звать брата, — я каким-то шестым чувством ощущаю это, глядя на ее напряженный затылок. Еще четыре шага, и она зайдет за дом, куда не долетят предсмертные хрипы Султана, — встанет за углом и будет ждать, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Ждать, когда отец умрет…
— Стой! — хрипит Султан. — Иди… иди сюда… Лейла послушно возвращается — не успела! Умирающий горец тоже понял, что собирается сделать дочь. Понял, что сейчас угрозы и окрики не помогут. Собрав в кулак все оставшиеся силы, он тихо, но внятно бормочет:
— Его все равно убьют… По приговору шариатского суда… Он слабый — все расскажет… Это позор… — Немного отдышавшись, продолжает:
— Позор на род… Все будут пальцем показывать, когда Беслана будут казнить… Вот, скажут, недотепа, который убил отца за то… за то, что тот спал с его женой. Сам не мог ребенка сделать… Позор!
Султан роняет голову на грудь — из дыры во лбу высачивается здоровенный сгусток крови и медленно сползает по лицу. Встрепенувшись, умирающий просит:
— Никто не должен знать, дочка… Никто! Ты у меня умница… Придумай что-нибудь… Чтобы честь рода не топтали… Позови! Брата позови…
Лейла разворачивается и бежит за дом — взгляд ее огромных глаз не по-детски серьезен. Султан с неимоверным трудом поднимает карабин и укладывает его цевьем на стоящий у входа в сарай чурбан для разделки мяса. Его единственный функционирующий глаз пристально смотрит на угол дома.
Читать дальше