Ю Несбё - Леопард

В спальне было холодно и пахло родителями. Он включил свет.

Большая двуспальная кровать была убрана, на ней лежало два одеяла и две подушки.

Харри помог ей поменять постельное белье.

— На какой стороне он спал? — спросила он.

— Вот на этой, — показал Харри.

— И он продолжал спать тут, когда ее не стало, — сказала она словно себе самой. — На всякий случай.

Они разделись, не глядя друг на друга. Забрались под одеяло и там встретились.

Сначала они просто лежали, прижавшись друг к другу, целовались, пробуя друг друга на вкус, осторожно, словно боялись что-то разрушить раньше времени. Слушали дыхание друг друга и шорох автомобильных шин под окнами. Потом поцелуи стали жадными, прикосновения смелыми, и он услышал у самого уха ее хриплое, возбужденное дыхание.

— Ты боишься? — спросил он.

— Нет, — простонала она, ухватила его твердый член, приподняла бедра и хотела направить его в себя, но он убрал ее руку и вошел в нее сам.

Она не издала ни звука, лишь судорожный вздох. Он закрыл глаза, лежал неподвижно и только чувствовал себя в ней. Потом начал осторожно двигаться. Открыл глаза, встретил ее взгляд. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Поцелуй меня, — прошептала она.

Она обхватила его язык своим, с внутренней стороны он был гладким, а снаружи шероховатым. Быстрее и глубже, медленнее и глубже. Не выпуская его язык, она перевернула Харри на спину и села на него верхом. Она сильно прижималась к его животу всякий раз, когда опускалась на него. Потом выпустила его язык, откинула назад голову и хрипло застонала. Два раза — глубокий, звериный звук, который становился все громче, а потом ей не хватило воздуха, и она снова замолчала. Горло раздулось от крика, который не находил выхода. Он поднял руку, положил два пальца на голубую артерию, бившуюся у нее на шее.

И она закричала — словно от боли, словно от ярости, словно вырвавшись на свободу. Харри почувствовал, что вот-вот кончит, и не стал сдерживаться. Это было совершенно, настолько совершенно, что он поднял руку и ударил кулаком в стену у себя за спиной. И Кайя рухнула на него, как будто он сделал ей смертельную инъекцию.

Так они и лежали, раскинувшись, будто павшие на поле боя. Харри почувствовал, как в ушах у него шумит кровь, как по всему телу растекается блаженство. Он бы поклялся, что это и называется счастьем.

Он заснул и проснулся оттого, что пришла она, легла в кровать и тесно прижалась к нему. На ней была одна из отцовских маек. Она поцеловала его, пробормотала что-то и заснула, дыхание ее было легким и спокойным. Харри смотрел в потолок. И не отгонял нахлынувшие мысли, знал, что сопротивляться им бесполезно.

Так хорошо. Ему не бывало так хорошо с тех пор как… как…

Шторы были не задернуты, и в половине шестого по потолку поползли тени от фар, Осло просыпался и медленно собирался на работу. Он взглянул на Кайю еще раз. А потом тоже заснул.

Когда Харри проснулся, на часах было уже девять, комната купалась в дневном свете, но рядом с ним никого не оказалось. На телефоне он обнаружил четыре голосовых сообщения.

Первое — от Кайи, которая сказала, что она в машине, едет домой, чтобы переодеться перед работой. И благодарит его за… за что, он не расслышал, только тихий смех, прежде чем она положила трубку.

Второе — от Гуннара Хагена, он интересовался, почему Харри не ответил ни на один из его звонков, и сообщал, что пресса охотится за ним из-за необоснованного задержания Тони Лейке.

Третье — от Гюнтера, который в очередной раз назвал Харри Клейном и сообщил, что полиция Лейпцига не нашла паспорт Юлианы Верни и потому не может проверить, есть ли там штамп Кигали.

Четвертое сообщение оказалось от Микаэля Бельмана, который просто попросил Харри в два часа явиться в КРИПОС: он исходит из того, что Сульнес ему все объяснила.

Харри встал. Чувствовал он себя хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Возможно, он чувствовал себя потрясающе. Он прислушался к себе. О'кей. Сказать «фантастически» все-таки, наверное, было бы преувеличением.

Он спустился, съел пару хрустящих хлебцев и сначала сделал важный звонок.

— Вы говорите с Сес Холе. — Голос ее звучал так торжественно, что он невольно улыбнулся.

— А вы разговариваете с Харри Холе, — сказал он.

— Харри! — Она произнесла его имя еще два раза.

— Привет, Сестрёныш.

— Папа сказал, ты дома. Ты почему раньше не звонил?

— Я был не готов, Сестрёныш. Сейчас готов. А ты?