Ю Несбё - Леопард

— Дальше я помню только урывками. Мне дали лекарство, какое-то успокоительное. Когда я пришла в себя через три дня, его уже похоронили. Мне сказали, даже хорошо, что меня там не было, не то это стало бы для меня слишком сильным потрясением. Потом я сразу же заболела, провалялась с температурой почти все лето. Мне всегда казалось, что с этими похоронами слишком поторопились, словно стеснялись того, как он умер.

— М-м-м… Ты сказала, что он оставил записку?

Кайя посмотрела на фьорд.

— Да, на моем ночном столике. Он написал, что безответно влюблен в девушку, чьей любви никогда не сможет добиться, что не хочет жить и просит простить ему боль, которую нам причинил, потому что он знает, что мы его любим.

— Хм…

— Честно говоря, я удивилась. Эвен никогда не говорил мне ни про какую девушку, а он мне почти все рассказывал. И если бы не Роар…

— Роар?

— Да. Я в то лето впервые влюбилась. Он был такой добрый и терпеливый, приходил ко мне почти каждый день, когда я болела, и слушал, как я рассказываю об Эвене.

— О том, каким невероятным, потрясающим человеком он был.

— Ты правильно понял.

Харри пожал плечами:

— Я делал то же самое, когда умерла моя мать. Эйстейн не был таким терпеливым, как Роар. Он меня спросил напрямик, я что, собираюсь основать новую религию?

Кайя тихо засмеялась и затянулась сигаретой.

— Мне кажется, Роар со временем почувствовал, что воспоминания об Эвене вытеснили все и вся, включая его самого. Наш роман был недолгим.

— Хм. Но Эвен остался.

Она кивнула:

— За каждой дверью, которую я открываю.

— Из-за этого, да?

Она снова кивнула.

— Когда я вернулась домой из больницы в то лето, то не смогла открыть дверь в свою комнату. Не смогла, и все. Потому что знала: открою дверь, а он там висит. Опять. И это будет моя вина.

— Это всегда наша вина, правда?

— Правда.

— И никто не убедит нас в том, что это не так, даже мы сами. — Харри выбросил окурок в темноту и закурил новую сигарету.

Теплоход внизу причалил к пристани.

В бойницах бункеров тоскливо свистел ветер.

— Почему ты плачешь? — спросил он тихо.

— Потому что это моя вина, — прошептала она, слезы катились по ее щекам. — Я виновата во всем. Ты ведь все время это знал, да?

Харри затянулся. Вынул сигарету изо рта и выдохнул дым на огонек.

— Нет, не все время.

— А когда?

— Когда увидел лицо Бьёрна Холма в дверях дома на Холменвейен. Бьёрн Холм — хороший эксперт, но он не Де Ниро. Сразу стало ясно, что он удивился по-настоящему.

— И все?

— Этого хватило. По выражению его лица я догадался, что он и не подозревал, что я вышел на след Лейке. Значит, он не видел этого имени на моем мониторе, и это не он рассказал обо всем Бельману. И если кротом был не Бьёрн, оставался только один человек.

Она кивнула и смахнула слезы.

— Почему ты ничего не сказал? Не сделал? Не отрубил мне голову?

— А зачем? Я предположил, что у тебя были свои веские причины.

Она покачала головой, уже не смахивая слезы.

— Я не знаю, что он тебе пообещал, — сказал Харри. — Возможно, какую-то важную должность в новой, всесильной КРИПОС. И я был прав, когда сказал, что тип, в которого ты влюблена, женат, что он говорит, что уйдет от жены и детей ради тебя, но никогда этого не сделает.

Она тихо всхлипывала, низко опустив голову, как будто та вдруг стала очень тяжелой. Как цветок под дождем, подумал Харри.

— Я только не могу понять, почему ты захотела встретиться со мной сегодня вечером, — сказал он и неодобрительно посмотрел на сигарету. Может, перейти на какие-нибудь другие? — Сначала я решил, ты хочешь признаться, что это ты крот, но быстро понял, что не поэтому. Мы что, чего-то ждем? Что-то должно произойти? Я ведь уже выведен из игры — чем же я могу навредить теперь?

Она посмотрела на часы. Шмыгнула носом.

— Мы не могли бы поехать к тебе домой, Харри?

— Зачем? Нас что, кто-то там ждет?

Она кивнула.

Харри залпом допил остатки из фляги.

Дверь была взломана. Деревянные щепки на лестнице свидетельствовали: вскрывали фомкой. Без изысков и затей. Полиция.

Харри повернулся, стоя на лестнице, и взглянул на Кайю, которая вышла из машины и стояла скрестив руки на груди. Потом вошел в дом.

В гостиной было темно, единственный свет проникал из открытого бара. Но и этого было достаточно, чтобы узнать человека, который сидел в тени у окна.

— Комиссар Бельман, — сказал Харри. — Ты сидишь в кресле моего отца.

— Я позволил себе это, — сказал Бельман, — потому что от дивана пахнет довольно специфически. Даже собака испугалась.