Лора Касишке - Вся жизнь перед глазами

Диана вздохнула, протянула руку и потрогала испачканную дочкину коленку. Эмма съежилась и натянула юбку на грязную ногу.

Диана резко втянула в себя воздух и вернула руку на руль.

— Юная леди, ты сейчас же, сию же минуту расскажешь мне, что случилось.

Она не ожидала, что ее требование вызовет со стороны дочери такую ярость.

— Нет! — закричала Эмма и спрятала лицо в ладонях. — Ты меня не заставишь! Никто меня не заставит!

Девочка заметалась внутри машины, и Диана испугалась, что она случайно дернет ручку дверцы и на полном ходу выпадет наружу. Только сейчас она заметила, что Эмма не пристегнулась.

Диана перегнулась и ухватила холодную, как маленький пистолет, пряжку на ремне безопасности. Эмма отбивалась, словно мать пыталась надеть на нее смирительную рубашку или накинуть ей петлю на шею. Ногой, обутой в белую парусиновую туфлю, она пинала перчаточное отделение, пока крышка не открылась и все его содержимое — карта, упаковка тампонов, сервисная книжка — не вывалилось на пол, на кучу Эмминых вещей.

Диана бросила взгляд на полураскрывшуюся карту, похожую на покалеченную ногу, всю, как в венозных узлах, в пересечениях шоссейных дорог.

Калифорния.

Карта лежала в перчаточном отделении с прошлого лета, когда они ездили на Запад.

Диана выпустила серебристую пряжку ремня, ухватилась за руль и, глядя прямо перед собой, поспешила домой…

Долина Смерти в Калифорнии. Она никогда не забудет…

Долгие жаркие переезды сквозь белую пыль и тревожное чувство, что ты уже бывал здесь раньше. Впрочем, говорят, его испытывают многие. Слишком много фильмов здесь было снято, и Диана наверняка видела какие-то из них, даже если не помнила, о чем они.

За окном было градусов пятьдесят, но в машине при работающем на полную мощность кондиционере приходилось сидеть в свитерах. В зеркале заднего обзора (за рулем был Пол) Диана видела Похоронные горы, круто, почти вертикально вздымавшиеся над пустыней.

Ей понравилась Долина Смерти, ее необъятные просторы, — самое смелое воображение не способно выдумать ничего похожего. Едва они подъехали ближе к океану, где ландшафт Калифорнийской пустыни постепенно уступает место сочной и пышной прибрежной растительности, Диана начала тосковать по бесконечной безлюдной равнине, которую они только что покинули.

У одной из подружек никогда не было мальчика.

Зато за несколько лет до этого она видела Христа. Она сидела на скамье в церкви, куда ее взяла с собой мать, и у самого алтаря заметила стоящего на коленях Иисуса со сложенными на груди руками. Его каштановые волосы длинными прядями падали на спину. Одет он был в белую, изорванную рубаху. Девочка не сомневалась, что это Иисус, потому что появился он внезапно и постепенно становился все более призрачным, пока не исчез совсем.

Сразу после этого мать перестала водить ее в церковь. Ей не нравилось, что дочь проводит слишком много времени с молодежными религиозными группами. Однажды утром в воскресенье она спустилась за ней в церковный подвал и обнаружила ее в компании еще семи подростков. Они сидели на спортивных матах, взявшись за руки, и рыдали в голос. Одна из девочек, постарше других, очевидно, пребывала в трансе: закатив глаза, она что-то быстро говорила на неведомом языке.

Интерес к мальчикам пробудился в ней совсем недавно. Ей казалось, что тело у нее горит. Она стала думать о Нейте Уитте, или об одноруком пареньке из закусочной «Бургер Кинг», или об одном мальчике из колледжа, которого случайно встретила в городе у французской кофейни…

Все ее одноклассницы давно расстались с девственностью. Но как же быть с душой? Она все чаще ловила себя на мысли, что душа — это некая досадная помеха, угнездившаяся где-то чуть выше желудка и вечно зудящая. И еще она начала подолгу размышлять о том, что такое грех. Ей приснилось, что в изголовье ее кровати стоит старик с жесткой морщинистой кожей и взвешивает на весах ее провинности.

Добрые дела оказались невероятно легкими, словно были сделаны из белого пенопласта, в который при перевозке пакуют хрупкие вещи.

Зато грехи, похожие на разбухшие красные плоды, перезрелые и кое-где треснувшие, были увесистыми. И хотя добрых дел и грехов было примерно поровну, последние потянули чашку весов вниз и начали вываливаться на пол спальни. Старик только посмеивался.

Больше всего на свете ей хотелось очиститься, отмыть тело, как моют стеклянные бутылки. Если бы нашелся кто-нибудь, кто помог ей в этом. Ей нужно крещение…