Павел Виноградов - Жестокий маскарад (сборник)

Кинув на столик сто баксов, я помочился в стрёмном сортире и вышел на волю. Грёбаный мир уже прикрыл свой срам сумерками. Деловой походкой я свернул за угол — «топтуну» должно было показаться, что я так и двинусь за Черту на своих двоих. А что, вполне возможно — просто не хочу рисковать машиной. Что-то такое он точно подумал, но обломался, нарвавшись за углом на мой прямой в челюсть. Свалился легко, словно сломанный карточный домик, а я, змей, ещё пару раз добавил ногой по рёбрам. Они хрустнули. Я молча развернулся и пошёл к своей машине.

Водка наконец-то разобрала. С утра у меня были планы на вечер, но я их похерил.

Надо было работать.

Я знал, где можно начать.

Через пять минут моя старенькая «Тойота» переехала мост, на середине которого мрачных цветов растяжка по-русски и по-английски предупреждала гостей города, что с этого вот места мэрия не гарантирует безопасности для их имущества, здоровья и жизни. Настроение у меня было боевое, алкоголь пел в крови, в заплечной кобуре удобно устроился потёртый ПМ, скоммунизденный ещё в органах, за поясом под пиджаком торчала купленная по случаю «беретта», к ноге крепились ножны с отличной финкой — их делает один цыган со 2-го Рабкриновского — и еще несколько полезных мелочей оттягивали карманы. Покуривая, я мычал забытый шлягер про Глеба Жеглова и Володю Шарапова и вовсю радовался жизни.

Почему-то я всегда радуюсь, когда оказываюсь здесь, за Чертой.

Кое-кто из местных узнавал меня и делал вслед ручкой, другие просто мрачно щерились. Те ещё типы — приличные люди тут из дома об эту пору не вылезают. Впрочем, где тут приличные люди…

Внезапно, как часто случается в этом городе, хлынул ливень. У здешнего неба то ли простатит, то ли цистит — оно постоянно мочится нам на головы. Немногочисленные прохожие на унылых улицах кинулись под защиту подворотен.

Под монотонный плюм-плюм-плюм-плюм-плюм, под покойницким светом редких, как зубы в слюнявой пасти столетней карги, фонарей, я ехал в единственное место, где мне могли помочь.

Бар был на юге, недалеко от кварталов Товариществ. Вошке было по фигу, кого обслуживать, она наливала пиво и боевикам бригад в кожаных куртках, и «товарищам» в камуфляже, а бдительный вышибала, обвешанный стволами, следил, чтобы те и другие вели себя прилично или хотя бы не отрывали друг другу бошки. Когда-то этим вышибалой был я.

Между прочим, в отношении Дубровского все сперва сильно грешили на Товарищества собственников жилья — потому что они не подчинялись ни мэрии, ни Сходняку, сами себя обсуживали и плевать на всех хотели, а тех, кто на них пытался наехать, валили сразу и жестоко. Но потом сообразили, что «товарищам» Дубровский тоже не сдался — их устраивало нынешнее положение, взрывать и так хилую стабильность никто не собирался.

Припарковавшись и натянув поглубже кепку, я закрыл машину и поскорее двинулся к полуподвальчику, в котором был бар. Навстречу мне разлетелся какой-то чёрный фраер, типа, с объятиями, типа, знакомого встретил. Щаз! Щипач из него был аховый, я сразу почувствовал за пазухой пальцы, молча схватил их и выломал вверх. Жестоко. Падая на колени, фраер взвыл. Ребром другой ладони я саданул его по загривку. Он рухнул, как бык под обухом, и остался валяться в луже, щедро поливаемый мутными струями. Пнув под рёбра и этого засранца, я ринулся под защиту навеса над ступеньками, ведущими вниз. Над ним тускло светилась красная вывеска: «У Вошки».

Она была за стойкой сама — женщина, чья яркая красота отгорела своё лет …надцать назад, чьи шикарные некогда сиськи пожухли и печально обвисли, а лицо приобрело сухую жёсткость наждака. Она была категорически против всякого силикона и подтяжек, решив стареть натуральным образом. Думаю, она права.

Но голос её, звучный, с эротической хрипотцой, остался прежним. Ну, почти прежним.

— Ё-моё! Кистень! — заголосила она, когда я, отряхиваясь от капель, как уличный пёс, ввалился в полусумрак бара.

Несколько посетителей повернулись ко мне — чисто рефлекторное движение, которые быстро входит в привычку всех обитателей спальников. Кого-то я знал, кого-то смутно помнил, другие были незнакомы. Я не появлялся тут почти год, за это время многие проделали путь ногами вперёд по Крайней улице, упирающейся в Волчье кладбище.

Вошка кивнула мне на незанятый столик в углу. Старик-халдей на артритных ногах принёс графинчик и вазочку с солёными груздями.

— Привет, Петрович, — бросил я деду. Тот осклабился беззубой пастью.