Уоррен Мерфи - Последний алхимик

И снова на том конце трансатлантической линии раздался смех.

– Мистер Колдуэлл, старому доброму святому Винсенту нужны возлияния в его честь и святые слова. Они нужны ему здесь, в Брюсселе, на его родине. И вообще – с какой стати вы предлагаете мне такие деньги за неугодную науку – настолько неугодную, что даже в молодые годы мне приходилось преподавать ее под названием “История средних веков”? Почему?

– Тогда, сэр, позвольте задать вам вопрос. Почему вы так настаиваете на личном участии во всех этих церемониях? Почему вы не хотите предоставить это другим?

– Потому, мистер Колдуэлл, что я единственный, кто намерен делать возлияния по случаю дня святого Винсента. Я – последний.

– Я это устрою.

– Да лжете вы. Какое вам дело до святого покровителя алхимии? Вот уже более ста лет эта наука предана анафеме. Но я тем не менее беру на себя смелость утверждать, что вся западная наука началась с алхимии, кто бы там что ни говорил. И что бы ни думал по этому поводу университет. У каждой науки есть свои изъяны. Разве кто-нибудь называет физику предрассудком только потому, что какая-нибудь теория не работает? Разве кто-нибудь называет предрассудком психоанализ, из-за того что кто-то дал новое определение человеческой личности? Нет. Алхимия же, которая стояла у истоков всей западноевропейской химии и науки в целом, была отвергнута целиком и полностью только лишь потому, что какие-то ее теории не нашли подтверждения!

– Зачем так кричать, профессор? Если бы я не был с вами согласен, разве стал бы я предлагать вам такие деньги за один день работы?

Дыхание в трубке стало затрудненным. Как бы старика не хватил удар. Надо его успокоить, не раздражать по возможности.

– Я устал от насмешек. Оставьте меня в покое.

– У меня есть кое-что, во что вы должны поверить, – сказал Колдуэлл.

– Мне нет нужды во что-то верить. Мне нет нужды верить, что мир якобы состоит теперь не из четырех основных элементов, каковыми являются огонь, вода, земля и воздух. Зачем мне в это верить? И вот что я вам еще скажу... насмешник вы эдакий. Я никогда в это и не поверю.

– Я владею философским камнем, – изрек Харрисон Колдуэлл.

– Если бы от меня требовалось поверить вам, я чувствовал бы себя еще более оскорбленным. Этот камень... Извечная, неразрешимая проблема. Нам было сказано, что раз мы, как истые алхимики, утверждаем, что свинец можно обратить в золото, следовательно, мы не более чем лжеученые, придворные шуты от науки, позорище для Науки с большой буквы – что-то вроде дедушки, который оказался вдруг незаконнорожденным. Однако от этого незаконнорожденного деда пошла вся современная химия, сынок.

– Камень разделен на четыре сектора. Два языка я разобрал, это латынь и арабский. Третий похож на некую разновидность греческого, но полной уверенности у меня нет, к тому же, дорогой профессор, я решительно не хотел бы обсуждать этот вопрос по телефону. Какое вино полагается пить в честь святого Винсента Золотого?

В трубке замолчали. Наконец профессор Крикс заговорил.

– Это целый ритуал. У меня обычно шел в ход дешевый портвейн, но у вас, вы говорите, есть средства? – В голосе старика теперь звучала робость, он стал похож на ребенка, который не может поверить, что он заслужил такой дорогой подарок. – “Лаффит Ротшильд”, если это не слишком дорого.

– Мы пошлем два ящика в честь блаженного святого Винсента. А если хотите, можем послать и сто ящиков.

– Нет, нет, это слишком много. Впрочем, почему бы и нет! Вино – одно из немногих удовольствий, оставшихся старикам в этой жизни. Сто ящиков – это значит, я смогу пить каждый день до самой смерти. О, это слишком щедро с вашей стороны, слишком щедро, чтобы быть правдой. Значит, завтра вы будете здесь? Учтите, служба начинается с восходом солнца.

На другой день Харрисон Колдуэлл воочию убедился, почему церковь отказывается признавать старого святого Винсента. Половина молитв совершалась по языческому обряду, а вторая половина, также основанная на языческих верованиях, взывала к четырем стихиям, как если бы это были сами боги. Весь ритуал представлял собой анафему по отношению к первой из Десяти Заповедей, которая, как известно, призывает веровать в Господа Бога нашего, единого и неделимого творца мира.

Профессор Крикс был валлон, то есть представитель одной из двух этнических групп, составляющих собственно бельгийскую нацию. Только вторая группа – фламандцы – почему-то считает, что править должна она. На профессоре был серый пиджак, хранивший наглядные следы всего, что он съел и выпил за последние лет сорок. Старик и Колдуэлл стояли в старом сквере у старинного фонтана, и профессор Крикс нараспев произносил молитву на неизвестном Харрисону Колдуэллу языке – возможно, это был именно один из языков философского камня. Старик еще экономил вино, приговаривая, обращаясь к святому Винсенту, что, когда прибудут все сто ящиков, вина будет хоть залейся. Вино он лил в фонтан. Некоторые молитвы он прочитал по-английски – в честь добродетелей Колдуэлла. Харрисон Колдуэлл не стал объяснять ему, что говорит по-голландски и французски, из чего следует, что он мог бы объясниться с любым бельгийцем. Он умолчал и о том, что владеет испанским, древнегреческим, латынью, русским, китайским, арабским, датским языками и ивритом.