Николь Жамэ - Дольмен

Мало сказать, что инстинкт полицейского никогда не изменял Мари, он составлял неотъемлемую ее часть. Теперь она пыталась лучше разглядеть приближавшегося мужчину. Лойк? Нет, высокий, слишком тонкий для Лойка. К тому же кафе совсем в другой стороне. Да и от кого ему скрываться? Даже если он перебрал — кстати, пьяные обычно ни от кого не прячутся, — его не ждали дома упреки жены.

Она прошла вдоль балкона, чтобы не терять из виду незнакомца, который тем временем подошел к зданию. Садовый фонарь высветил темные пушистые кудри племянника, еще более взлохмаченного, чем обычно, в кое-как застегнутой рубашке. Она улыбнулась: «Мать права — работа, связанная с преступлениями, в конце концов ударила мне в голову: в море я вижу кровавую пену, а Нико принимаю за вора. Год спокойной жизни пойдет мне на пользу».

Вернувшись в спальню, Мари постаралась прогнать мысль о том, что похожие кошмары преследовали ее по ночам, когда она была еще маленькой.

Однако и три часа спустя, когда Мари окончательно потеряла надежду заснуть и решила устроить пробежку, странный сон не выходил у нее из головы. Физические упражнения всегда действовали на нее благотворно, опустошая голову, но на этот раз мысли не пропадали бесследно, а возвращались бумерангом, следуя четкому ритму ее бега. Чайка. Фата. Пена. Кровь. Чайка… Странные звуки, раздавшиеся в ночи…

Невольно замедлив шаг, Мари осознала, что все еще их слышит.

Вот тогда-то она и увидела чаек. Сотни птиц, испуская отчаянные вопли, пролетали над ее головой, держа курс на один из утесов и исчезая за ним. Удивленная их количеством и маневром, Мари снова ускорила бег. Миновав менгиры Ти Керна, она достигла берега в том месте, где чайки резко снижались, подобно японским бомбардировщикам.

Начался прилив, и море уже осторожно лизало края песчаного пляжа. Внизу, на расстоянии двадцати метров, стая птиц яростно что-то терзала, должно быть, труп выброшенною волнами дельфина.

Почему ей так и не удалось справиться с тоской?

Затаив дыхание, Мари быстро спустилась по тропинке между скал к бухте, пробежала мимо входа в грот, где в давние времена морские грабители прятали добычу, и громко крикнула, чтобы вспугнуть обезумевших чаек, которые никак не отреагировали на ее появление.

Вдруг взгляд Мари упал на ярко-желтое пятнышко, мелькнувшее среди черно-белых птиц, и, охваченная все возраставшим чувством тревоги, она, подобрав несколько камешков, с силой запустила их в чаек. Оглушительно хлопая крьшьями и выражая истеричными стонами свое возмущение тем, что их потревожили, птицы наконец улетели. Тогда Мари смогла рассмотреть предмет их вожделения, который, как она уже догадалась, вовсе не был дельфином.

Трупов она повидала немало, но ей до самой смерти не удалось бы забыть глаз, наполовину вырванный из орбиты, и страшные рваные раны, оставленные на теле острыми клювами хищниц.

Шею убитого, лежавшего на спине, обвивал шарф ярко-желтого цвета, который он обновил вчера вечером.

Жильдас.

Сраженная горем, Мари упала на колени; ей захотелось вытянуться на песке возле брата — пусть море накроет волной их обоих и унесет далеко-далеко… Взяв руку Жильдаса в свою, она вздрогнула, обнаружив в его зажатом кулаке клочок бумаги. Мари осторожно высвободила его и развернула. Текст, написанный по-бретонски, ее ужаснул:

«За Мари. Всевышний вынесет приговор. Из каменного сердца брызнет кровь и прольется свет».

Стефан Морино включил полный привод, преодолевая сотню метров по пересеченной местности, отделявшей Ти Керн от грунтовой дороги. Припарковав автомобиль рядом с пожарной машиной, старший сержант открыл заднюю дверь и сделал знак Риану, что тот свободен. Писатель, не считая себя обязанным благодарить его за этот жест, сразу направился к женщине, стоявшей к нему спиной на берегу.

— Мы не знакомы, но Жильдас много о вас рассказывал… Мое имя Патрик Риан. Хочу…

Когда Мари обернулась, слова замерли у него на губах. Потемневший от горя бездонный взгляд зеленых глаз, маленький подбородок, гордо выпяченный и все-таки дрожавший… На долю секунды ему показалось, что он стал жертвой галлюцинации. Писатель тряхнул головой, будто пытаясь прогнать печальное воспоминание, и закончил:

— …выразить вам глубокое соболезнование.

Обычная формула вежливости утратила банальность, потому что он вложил в нее подлинную искренность. Мари едва кивнула, и сердце у него сжалось. Опустив голову, Риан отправился помочь пожарным, которые, привязав труп к носилкам, поднимали его наверх. Из-за крутизны склона требовалась особая осторожность. Снизу подъемом руководил лысоватый человек средних лет.