Джон Гришэм - Рэкетир

— Любопытно. Что дальше?

— Я показал нашему осведомителю присланную Баннистером фотографию золота. Осведомитель говорит, что это оно самое. Золото у Баннистера. Мы не знаем сколько. Коробки из-под сигар совпадают, золото тоже. Если считать, что золото попало к нему от убийцы, то ему известна правда.

— Какова ваша версия?

— Малкольм Баннистер и Куинн Рукер вместе отбывали наказание во Фростбурге и были более близкими друзьями, чем мы предполагали. Один из них знал про Фосетта и его золотой запас. Вот они и задумали рэкет. Рукер совершает побег и для алиби ложится в реабилитационный центр. Оба ждут, пока убийца нанесет удар. Убийство совершено — и они начинают осуществлять свой план. Баннистер доносит на Рукера, тот делает ложное признание, влекущее за собой предъявление обвинения, и Баннистер освобождается. На свободе он пользуется системой защиты свидетелей, потом от нее отказывается, каким-то образом находит убийцу — и золото.

— Не пришлось ли ему самому совершить убийство, чтобы завладеть золотом?

Уэстлейк пожимает плечами — как он может это знать?

— Может, пришлось, а может, и нет. Баннистер требует неприкосновенности. Наверняка он выдвинет и другое условие — освобождение Рукера по параграфу тридцать пять. Куинну остается отбыть пять лет по первому приговору плюс еще несколько за побег. Почему бы Баннистеру не попробовать добиться свободы для дружка? Но если убийца мертв, то параграф тридцать пять может для Куинна не сработать. Не знаю… Адвокаты корпят внизу и недоуменно скребут в затылках.

— Хоть это утешает, — буркнул Мактейви. — В чем опасность сделки с Баннистером?

— Один раз мы с ним уже договаривались, но он нас обманул.

— Верно. Но что он выиграет, если обманет опять?

— Ничего. Золото у него.

Усталое и озабоченное лицо Мактейви вдруг повеселело. Он цокнул языком и всплеснул руками:

— Красота! Просто блеск! Я покорен! Этого парня надо взять к нам на работу, он даст любому из нас фору. Это же надо иметь столько наглости! Он подводит лучшего друга под обвинение в тяжком убийстве федерального судьи, но совершенно уверен, что сумеет его вытащить. Вы шутите? Он выставил нас круглыми дураками!

Уэстлейк не мог не присоединиться к начальственному веселью: заулыбался, стал качать головой, словно не веря в собственный провал.

— Он не врет, Вик, — сказал Мактейви, отсмеявшись. — Ему уже не надо врать. Вранье было важно раньше, на первой стадии проекта, но не теперь. Теперь настал момент истины, и Баннистер ею владеет.

Уэстлейк согласно кивнул.

— Каков же наш план?

— Что за прокурор ведет это дело? Как его фамилия?

— Мамфри. Он вопит про новое обвинение, которому не бывать.

— Ему все известно?

— Конечно, нет. Он не знает, что мы пронюхали о золотой торговле Фосетта в Нью-Йорке.

— Утром у меня бранч с министром юстиции. Я ему все растолкую, и он приструнит Мамфри. Предлагаю вам обоим как можно быстрее встретиться с Баннистером и разобраться со всеми деталями. Я устал от судьи Фосетта, Вик. Вы меня понимаете?

— Понимаю, сэр.

Я жду задерживающийся рейс в душном терминале международного аэропорта имени В. К. Берда, но пребываю в абсолютном спокойствии. Идет мой четвертый день на Антигуа, и я уже запрятал подальше наручные часы и живу по островному времени. Перемены происходят медленно, но я постепенно избавляюсь от суматошных привычек современной жизни. Стал степеннее двигаться, не думаю о мелочах, борюсь с целеустремленностью. Живу сегодняшним днем, иногда с ленцой заглядывая в завтра; лучше меня не доставайте.

Ванесса, спускающаяся по трапу самолета, прилетевшего из Сан-Хуана, похожа на манекенщицу. Соломенная шляпа с широкими полями, дизайнерские темные очки, восхитительно короткое летнее платьице, изящество женщины, знающей, что мужчины при виде ее валятся как подкошенные. Через десять минут мы уже сидим в моем «жуке», моя ладонь лежит на ее бедре. Она сообщает, что уволена с работы за прогулы и неповиновение. Мы хохочем. Подумаешь!

Первым номером у нас в программе обед в клубе «Грейт риф», на скале, дыбящейся над океаном. Отсюда открывается гипнотический вид. Вокруг нас состоятельные британцы. Мы единственные черные, не считая обслугу. Еда приличная, но не более того, и мы договариваемся обследовать места попроще, где можно поесть в окружении настоящих людей. Рассуждая здраво, мы богаты, но я не в состоянии мыслить в таких терминах. Нам нужны не столько деньги, сколько свобода и безопасность. Полагаю, мы постепенно привыкнем к лучшей жизни.