Марк Олден - Гайджин

Ямаге Разану было за шестьдесят. Это был мужчина с тонкой фигурой, довольно длинным носом и густыми седыми волосами, одевался он подчеркнуто элегантно. Но в этот вечер он был босиком и одет только в фундоши, длинный кусок белой ткани, пропущенный между ног и несколько раз обернутый вокруг талии. Его тело густо покрывали татуировки: многоцветные драконы, цветы, птицы. Спина его была украшена портретом вооруженного мечом самурая — картина, наносившаяся на его тело в течение месяца специальными бамбуковыми иголками для татуировки. Только его лицо, шея, кисти рук и ступни ног оставались нетронутыми.

Он был оябуном самой большой в Японии группировки якудзы, преступного синдиката, называемого Шинануи-Кай (огонь таинственного происхождения), насчитывавшей более одиннадцати тысяч человек в различных отделениях Японии и за границей. Он завладел властью и с несокрушимой энергией, силой и террором удерживал свое положение. Он был очень дисциплинирован, обладал сильной интуицией и всегда действовал с непоколебимой уверенностью. Как оябун он не признавал ничьей воли, кроме своей, и был очень жесток.

Если годы ослабили тело Разана, то дух его они укрепили, придали ему убежденность в возможности добиться успеха во всем, за что бы он ни брался. Даже те, кто ненавидел его или боялся, должны были признать, что Разан являлся прирожденным лидером, способным подчинять себе и вселять уверенность во всякого, кто вверял ему свою судьбу.

Он держался в стороне от других — он был непрошенным гостем в мире смертных.

Он никогда не фотографировался и не бывал на людях.

Его дух с каждым годом становился только сильнее: говорили, что он мог чувствовать затаившихся врагов, проникать в будущее, предсказывать чью-либо смерть. Некоторые даже утверждали, что убить его невозможно.

Разан отвернулся от танцоров бон, прошелся по комнате, лишенной каких-либо украшений и мебели, за исключением соломенных матов на полу и зажженных бумажных фонариков, свисавших с потолка и стен из рисовой бумаги. Его глаза остановились на маленьком огоньке, теплившемся в бра в угловом алькове. Ни его квартира в небоскребе, ни его семь домов в Японии ничем не отличались в обстановке. Все они, согласно японской традиции, были суровы и пустоваты, в них было только то, что он считал прекрасным или полезным.

В руках он держал сосновую шкатулку, ее черная лакированная поверхность была усыпана золотыми пылинками. В шкатулке лежала голова куклы и кинжал, врученный Разану адмиралом Ямамото, автором и исполнителем дерзкого рейда на Перл-Харбор. Голова куклы была от хина-нинджио, набора из пятнадцати кукол, олицетворявших старинную знать и членов японской императорской семьи. Это все, что у него оставалось как напоминание о той женщине, которую он все еще любил.

В алькове он встал на колени, отложил шкатулку в сторону и начал составлять цветочную икебану, ее самую любимую. Это непреднамеренная композиция — свободно расположенные розовые розы и одинокая ветка хвои. Он точно знал, что делать с каждым цветком, с каждой веткой, какой угол наклона придать ей. То, что раньше, в начале его изучения языка цветов, проходило через его сознание, с годами стало инстинктивным.

Спустя полчаса Разан сгруппировал цветы и зелень в три ясно обозначенные линии, склоненные вправо, линии, символизирующие небо-человека-землю, три уровня космоса. Высшая красота, скрытое изящество, достигнутые за счет величайшего самообладания и с минимумом затраченного материала.

Теперь, чтобы закончить поминовение женщины...

Он зажег палочку благовоний перед цветами и вынул кинжал из черной шкатулки. Его ручка была покрыта акульей кожей, серебряную головку эфеса венчала вычеканенная буква "Я", лезвие было настолько острым, что могло порезать до крови даже при легком прикосновении к нему.

С кинжалом в правой руке Разан закрыл глаза и прижал кинжал плашмя к своему лбу. Женщина. Он открыл глаза и заскрежетал зубами. Сейчас.

Он приподнял большим и указательным пальцами левой руки верхнюю губу и обнажил десны. Правой рукой схватил рукоять кинжала и решительно полоснул себя лезвием по десне чуть выше зубов.

Он окаменел от боли. Ноздри расширились и побелели. Вены вздулись под кожей на висках и на шее.

Он глотал кровь, неотъемлемую часть своей клятвы, ибо верил в святость и необходимость для своего здоровья того, что он делает. Пальцем правой руки он слегка нажал на лезвие кинжала, который переложил уже в левую руку. Он ждал. Когда палец окрасился кровью, он аккуратно просунул его под верхнюю губу и приложил к ране на десне. Держа кровоточащий палец на надрезе верхней десны, он слегка сжимал и разжимал зубы, тридцать шесть раз, чтобы успокоить свои мысли и унять кровотечение.