Брижит Обер - Карибский реквием

Пятое: она покидает приют, становится манекенщицей, и, как это случается со многими брошенными детьми, когда они взрослеют и начинают зарабатывать деньги, ее внезапно охватывает желание отыскать отца. Вот здесь-то и начинаются вопросы: а) Почему мадемуазель Мартинес хранила в своих бумагах двадцатилетней давности письмо, в котором говорилось о преступлении? Если это всего лишь пьяный бред, почему бы письмо не выбросить? б) Почему некто Родригес сомневался, что речь идет о самоубийстве? в) Почему доктор Джонс так торопился замять дело?

Перед глазами возникло лицо Джонса, который душит Лоран во время садомазохистского соития. Вот в чем состоял главный недостаток этого дела: возможно, было все. В том числе и неожиданное возвращение таинственного Джими однажды октябрьским вечером и последовавшая за ним ссора, которая закончилась трагедией. Даг встряхнул головой, словно отбрасывая наваждение: он здесь не для того, чтобы расследовать воображаемое убийство этой несчастной Лоран, а чтобы отыскать отца Шарлотты.

Такси затормозило, прервав его размышления.

– Все, приехали. Удачи.

Он расплатился, вышел и какое-то время разглядывал выложенный плитками фасад и тонированные стекла. Безвкусно, холодно и претенциозно, заключил он, входя через автоматические стеклянные двери.

Снова девица за регистрационной стойкой, и снова та же болтовня.

– Профессор Лонге не может вас сейчас принять. У него встреча.

– Я подожду, спасибо.

– Я не думаю, что он сможет встретиться с вами сегодня, он очень занят.

«Делать ему нечего, кроме как принимать каких-то незнакомых негров без рекомендательного письма», – досказал за нее острый надменный подбородок.

– Скажите ему, что это срочно, речь идет об убийстве, – нахально бросил Даг.

Девица слегка утратила свою спесь:

– Убийство! Но тогда надо обращаться в полицию!

– Я и есть полиция, мадемуазель. Мне нужно видеть профессора Лонге. Ясно?

– Подождите минутку.

Даг сел на банкетку оранжевой кожи прямо под табличкой «Курить воспрещается» и зажег сигарету. Девица что-то бубнила в интерфон. Не переставая говорить, она ткнула пальцем в направлении Дата, указывая на табличку. Он ответил ей своей самой обаятельной улыбкой и погасил окурок о банкетку.

– Вы с ума сошли! – взвизгнула девица. – Простите, месье, я только сказала господину, э-э-э…

– Леруа, Леруа Дагобер.

– Нет, просто господин Леруа Дагобер раздавил… Простите? Нет, я не шучу, с какой стати? Да, месье. Сейчас, месье.

Интерфон замолчал, и девица уставилась на него, вся красная.

– Профессор ждет вас в своем кабинете. Четвертый этаж, направо. Вы видели, что вы наделали?

– Здесь нет пепельницы.

– Разумеется нет: в общественных местах курить запрещено. Вы что, читать не умеете?

– Нет. Не мог же я раздавить окурок о вашу ладонь… Всего хорошего, – вежливо бросил Даг, проходя мимо нее к лифту.

Профессор Лонге оказался пожилым сухопарым человеком с седыми редкими волосами. Он был одет в слишком свободный сиреневый свитер «Лакост» и клетчатые брюки того же оттенка. Он с суровым видом стоял за письменным столом.

– Что это еще за история? – вскричал он при виде Дага, возникшего в дверном проеме. Голос у него был сильный и громкий и никак не соответствовал хрупкому телосложению.

– Там не было пепельницы…

– Что? Я не про пепельницу. Что за дурацкая шутка с королем Дагобером.

– Леруа Дагобер.

– Вот именно. Вы что, больной? Делать мне нечего, только с шутниками и общаться.

– Это мое имя, месье. Дагобер Леруа.

Лонге удивленно уставился на него:

– А-а. Это ваше имя. Ну тогда ладно, и дальше что? Что еще за история с убийством? Можете мне объяснить?

– Все не так просто. Я могу сесть?

– Если вам угодно, – бросил Лонге, явно измученный, прежде чем в свою очередь тоже опуститься на стул. – Только я прошу вас: покороче, я только сегодня утром вернулся из поездки, у меня куча дел на рассмотрении, я и так не успеваю, – добавил он, нервно барабаня пальцами по стопке папок.

– Я сожалею, что мне приходится злоупотреблять вашим временем. Господин Лонге, вы руководили санитарной службой в Сент-Мари в семидесятые годы?

– Профессор Лонге, если вас не затруднит. Да, руководил.

– И если я правильно понял, профессор, вы эмигрировали в Гваделупу?

– В декабре тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Мои родители имели французское гражданство. Я попросил подданство и приехал сюда. А что, какието проблемы?