Максим Кабир - Неадекват (сборник)

Отвечаю, убирая зажигалку в карман и вынимая пистолет:

– Я уже посмел, мерзкая тварь…

Она улыбается и делает шаг вперед. Точно знаю, что в следующую секунду чудовище, даже израненное, может оказаться позади меня. Потому без промедления целюсь в красивое, хоть и обожженное лицо, нажимая на спусковой крючок.

Щелчок бьет по натянутым нервам, как кувалда – по струнам рояля.

Печально не разбираться в чем-либо. Я могу среди ночи с легкостью озвучить площадь Нигерии: 920 тысяч квадратных километров. Даже упоротый, могу на память назвать длину Великой Китайской стены: 8800 километров с учетом ответвлений. Но не всегда вспоминаю, что оружие имеет предохранители. Особенно в такой необычной ситуации, как сейчас…

Алиса смеется. С учетом обгорелого рта, один уголок которого спекся, получается жутко.

– Какой же ты, Дениска, глупец, – говорит она, и в ее голосе внезапно слышится настоящее сожаление. – Не знаешь, против чего пошел…

Качает головой. Наблюдает за тем, с каким непрошибаемо-ослиным видом я рассматриваю не сработавший пистолет. Затем запрокидывает голову к потолку и вопит так, что в окне трескается стекло:

– Себастиан!

Эхо ее вопля долго гуляет по комнатам и коридорам, смешиваясь с гулом набирающего силу пожара. Затихает, сливаясь с треском занявшегося дерева. Тонет в шелесте догорающих картин. Растворяется в дыму, уже начинающем забивать ноздри и глаза. Я нащупываю рычажок предохранителя, дергаю и снова поднимаю оружие.

– А вы игрушку свою завести не забыли?

Спрашиваю, не в силах удержаться. Понимаю, что это лишнее, совершенно сейчас неуместное – но меня забавит ужас, промелькнувший в глазах той, кто сама привыкла его нести.

Выплевываю, упиваясь тщеславием крохотной победы:

– Отчего бы тебе, сука, самой не спуститься в подвал и не прикоснуться к каменным дискам?

Она отшатывается, покачнувшись на сломанном каблуке.

С виду – самая обычная, привлекательная, заботливая женщина из обеспеченной семьи, попавшая в страшную беду. Но я хорошо вижу образ, проступающий сквозь ее кожу. Различаю, как видел маски Чумакова; как гнилую сердцевину каждого из тех, кто переступал порог Особняка.

Глаза Алисы превращаются в два бурлящих лавой котла. Она рычит, потрясая руками. Пальцы набухают, превращаясь в нечто деревянное, ветвистое, способное полосовать и вырывать. Богатые украшения из золота и платины лопаются, будто изготовленные из картона, и со звоном разлетаются по комнате.

– Ах, как много ты успел узнать, Денис… Жаль… Очень жаль, ведь ты действительно нам всем понравился…

Шагает вперед, начиная растворяться в дыму.

Стреляю в голову. Неожиданно метко. Точно в глаз, пробив затылок и бросив на дорогие обои тугую струю розовой клейковины.

Голова хозяйки запрокидывается, возвращается на место. Уцелевший глаз смотрит на меня удивленно. Недоверчиво, как у пьяницы, обнаружившего под кроватью непочатую бутылку водки. Ее, как и Гитлера, не взять обычными способами умерщвления живой плоти. Но моя выходка – этот выстрел – настолько ошарашивает Алису, что она замирает.

Пулевое отверстие затягивается. Медленно, словно всасываясь само в себя. А может, мне это только кажется, ведь в воздухе висит все больше седых туманных полос. Дом рычит и стонет. Выпускает из стен длинные белые зубы, пытаясь напугать, подчинить, заставить отступиться. С этим он, пожалуй, слегка опоздал…

Сую пистолет за пряжку ремня, достаю зажигалку.

Чуть не роняю, омертвевшими пальцами крутанув ребристое колесико. Подпалив тряпку, с резким замахом швыряю бутылку в свою бывшую госпожу. Не в саму фигуру, а под ноги. Где прочный дубовый паркет раскалывает стекло снаряда и позволяет липким лентам пламени охватить ее стройное тело.

Она орет. Вопит, рычит, стонет и скулит так пронзительно, что окно снова трещит, роняя битые стекла. Пячусь, затыкая уши руками, бегу наугад, не разбирая дороги и забывая, где оставил следующий тайник с горючим. Дом снова меняет планировку и архитектуру, но мне плевать, даже если я не смогу найти выхода…

Сквозь анфиладу вижу Пашка. В обгорелом костюме, баюкающего на груди сломанную правую руку. Он несется через лабиринты Особняка так, словно за ним, нах, гонятся все демоны преисподней. По следам парня, прихрамывая, но не теряя настойчивости, упорно плетется обезумевший американский питбультерьер.

Собака изранена, покрыта коркой запекшейся в огне крови, но все еще преследует жертву, в которую вцепилась не зубами, а умом и угасающим сознанием. Этим пес сейчас очень похож на меня, и я искренне желаю ему удачи. Мысленно извиняюсь перед торчком-аптекарем, которому уже не смогу помочь.