Эрин Харт - Земля призраков

— Сколько раз это происходило?

— Я не знаю. Четыре или пять раз, думаю.

— Можно взглянуть на исповедальню? — спросил Девейни.

— Конечно, идите за мной, — откликнулся Кинселла.

— Вы исповедуете каждую неделю?

— Да. Всегда много народу на Рождество и Пасху, но в основном это не очень востребовано.

Кинселла жестом предложил Девейни открыть дверь в исповедальню и заглянуть в центральное помещение, где, как тот убедился, не было ничего, кроме бархатной подушки для священника и раздвижных деревянных дверок. Левые дверцы были открыты, и он мог видеть, где исповедник через решетку, покрытую черной материей, выслушивает признания.

— Вы не против, если я на минуту войду? — попросил Девейни. — Как заходит исповедующийся?

— Всегда справа. Для меня, разумеется, когда я внутри. А это что-то меняет?

Девейни показалось, что он расслышал волнение в голосе Кинселлы, напоминающее энтузиазм рядового гражданина, который принимает участие в полицейском расследовании — энтузиазм, который не всегда к лицу и полицейскому.

— Возможно, — ответил Девейни. Он стоял как раз напротив двери исповедальни, осматривая внутренность церкви. — Кто бывает у вас постоянно?

— Трудно сразу перечислить.

— Возможно, кто-то мог видеть ваш фантом.

Кинселла, оказывается, уже думал об этом.

— Миссис Фелан, что живет как раз рядом с нами, в переулке. Том Данн, с тех пор как вышел на пенсию, приходит каждую неделю, и Маргрет Конвей. Ну, и некоторые другие.

Самая безобидная компания, какую только можно вообразить, подумал про себя Девейни. И много же у них, наверное, грехов!

— Где они ждут своей очереди?

— На скамьях, сразу напротив. Но, как я сказал, этот некто всегда ждет, пока последний из них уйдет, прежде чем зайти с другой стороны. Сомневаюсь, видел ли его кто-нибудь из них.

Девейни открыл дверь и вошел в исповедальню с той стороны, с которой входил призрачный кающийся грешник. Когда последний раз он был в таком же месте, он был в возрасте Патрика, маленького алтарного служки с промытыми мозгами и нечистыми мыслишками. Он закрыл дверь, чтобы достичь полного эффекта. Он чуть улыбнулся, отчетливо вспомнив тот момент, когда отверг идею Бога. Это было не сложнее, чем щелкнуть выключателем. С тех пор он чувствовал себя лучше. Он преклонил колени пред аналоем, но не принял предписанную позу, а рассматривал интерьер крошечного пространства. В его голове зазвучали покаянные признания: осуждение ближнего, недостаток смирения, склонность к спиртному, словно Бог — некий счетовод, записывающий каждое мелкое прегрешение. Впрочем, могли быть и серьезные грехи. Что всегда твердит Хулихан? Он будто услышал характерный гнусавый говорок своего старого приятеля, отрывисто перечислявшего: «Пьянство, мошенничество, блуд и колдовство. И нет тому конца, куда ни взгляни». Ладони Девейни увлажнились, дыхание участилось, но он оставался в исповедальне, слабо освещенной через маленькое зарешеченное окошечко. Он попытался вздохнуть поглубже, но почувствовал, что дыхание затрудняется. Девейни ощутил головокружение и понял: следует выбираться. Он коснулся аналоя, чтобы подняться на ноги и, хотя не до конца поборол панику, почувствовал под пальцами необычную шершавость. С большим усилием он встал и выбрался из исповедальни, глотая воздух. Кинселла был прямо перед ним.

— Вам плохо? — Лицо священника выказывало искреннюю озабоченность. Девейни присел на край ближайшей скамьи и попытался восстановить дыхание.

— Кажется, грипп подхватил, — пояснил он, когда смог, вытирая лицо скомканным платком из заднего кармана.

— Вы уверены? Может, позвонить доктору?

Девейни покачал головой. Он не должен здесь находиться. И отнюдь не хочет, чтобы его товарищи из полиции узнали об этом. Он вновь вошел в открытую дверь исповедальни. И наклонился, чтобы осмотреть аналой. То, что он ощутил пальцами, оказалось буквами или инициалами, грубо вырезанными на дереве, скорее всего — перочинным ножом. Чтобы рассмотреть их, ему пришлось едва ли не лечь на пол. Из нагрудного кармана он вытащил маленький фонарик и осветил затемненное место. Это не были инициалы, но цепочка букв — О Н З Н А Е Т Г Д Е О Н И. Ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы выделить слова: «Он… знает… где… они». Девейни почувствовал, что дыхание опять замерло.

— На сей раз все, святой отец, — сказал он, поднимаясь и убирая фонарик в карман куртки. — Но сделайте мне одолжение. Не позволяйте никому сюда заходить. Выведите всех из церкви и заприте ее, пока я не вернусь.