Иван Жагель: Кто убьет любимую?

Есехин подумал, прежде чем ответить.

— У меня нет другого выхода, — с извиняющимися интонациями произнес он. — Ты — безнадежно больной человек и не успокоишься, пока не реализуешь свои кошмарные планы… Я не могу допустить, чтобы ты что-то сделал с Варей.

— Болен не я, а ты. И это она довела тебя до такого состояния! Именно с тобой она добилась того, о чем мечтала: из-за нее ты готов убить другого человека! И какая, собственно говоря, разница, кто им будет — ее муж или я.

— Не заговаривай мне зубы, — теперь уже холодно сказал Есехин.

— Как хочешь. Стреляй.

Григорьев равнодушно повернулся на бок, но эта поза ему понадобилась лишь для того, чтобы быстрее вскочить с кровати. Однако он еще распрямлялся, когда Дмитрий вогнал в него первую пулю.

Калибр был маленький, и Григорьев лишь на мгновение задержался. С гримасой боли и горького сарказма он опять двинулся вперед, но вторая пуля попала ему прямо в глаз. Сергей схватился обеими руками за лицо, изогнулся и упал навзничь. Его тело несколько раз дернулось и затихло, а под головой стало расплываться темное пятно.

Есехин принес с кухни клеенку, расстелил на полу и перетащил на нее бездыханное тело. Потом он спустился в подвал, взял брезентовый чехол от машины и лопату и вышел на улицу.

Яму Дмитрий решил вырыть под стоявшей на сваях верандой. Трава здесь не росла, поэтому могилу не надо было маскировать дерном. Достаточно было ее хорошо утрамбовать.

Землю он бросал на брезент, чтобы меньше осталось следов. Вначале ему было очень неудобно: работать пришлось чуть ли не лежа, постоянно ударяясь головой снизу о пол веранды. Именно поэтому земля летела не только на брезент, но и на дорожку. Однако постепенно он все больше и больше распрямлялся.

Когда глубина ямы оказалась с его рост, Дмитрий принес Григорьева, завернутого в клеенку. Безжизненное тело было совсем не тяжелым. Сбросив этот страшный сверток вниз, Есехин стал закапывать его. Часть земли не поместилась, и ее пришлось разбросать у забора.

Закончил он работу уже часа в четыре. В сентябре в это время еще не начинало даже светать. Уничтожив все следы в спальне для гостей и приняв душ, Дмитрий долго стоял на улице. Он курил, смотрел на темный, мрачный лес и думал о том, что нисколько не жалеет о своем поступке.

Эта же мысль пришла ему и теперь, когда после отъезда Вари он уселся в кресло на веранде.

— Пойми, — сказал он громко, словно Григорьев мог его услышать, — мне нельзя было рисковать. Она — это самое лучшее, что есть на свете!