Олег Гладов - Смех Again

Ольга. Красивая… Не такой как у Дашки — своей красотой. Красотой кинозвёзд сороковых годов. Таких рисовали америкосовские художники в те годы. Узкие, как у Дитрих, скулы… Чётко очерченный рот… Тёмные глаза. Тонкая фигура. Прямо классика…

— Мать! — кричит дядя Женя из глубины дома. — Где твоя наливка?!

— В шкафу! — отвечают со двора.

— Да нету её тут!

— Да как нету?! Там она!

Дашка ставит на стол кастрюлю и начинает разливать борщ в тарелки, изредка стреляя в меня взглядом. Я подмигиваю ей. Она улыбается.

Мои спутники сидят на диване рядом со мной.

— Я в туалет хочу, — тихо говорит Аня.

— Оль! — я встаю и подхожу к Ольге. — Где тут у вас санузел?

— Что? — она оторвалась от нарезки хлеба. — А… это во дворе.

Она показывает куда-то в сторону двери и тыльной стороной руки, в которой держит нож, вытирает лоб.

Аня идёт во двор, и Николя сопровождает её. У него странный взгляд, будто он прислушивается к чему-то. Я снова чувствую слабый запах ментола. Теперь он исходит от волос Ольги. Я смотрю на её затылок и замечаю маленькую родинку за ухом. Кхм…

Засовываю руки в карманы и начинаю бродить по этой гигантской кухне-столовой. На стенах несколько рамок со старыми фото. На одном снимке — солдат с орденами на груди. Рядом с ним молодая девушка с мягким взглядом. Иван и Катя. Дед Иван и бабушка Катя… Вот на кого похожа Дашка.

Я снова смотрю на родинку за ухом:

— Ты недавно замуж вышла? Да, Оль?

Она поворачивается ко мне.

— Да.

— А муж твой где?

— На собрание пошёл… У них по вторникам общая молитва…

Во… Молитва…

— Это где? — я подхожу к ней чуть ближе.

— В Уткино… У нас год назад проповедник приехал из Москвы… Церковь Обвинения называется… Семён записался… Ходит три раза в неделю…

Семён у нас, оказывается, сектант.

— А ты чего, не ходишь туда?

Она снова вытирает лоб рукой с ножом:

— Не хочу.

Дурак ты, Семён. От такой жены в какую-то секту бегаешь. Кхм… Что-то все мысли какие-то… Десять… нет — одиннадцать дней уже не трахался… А тут ещё такие… кхм… сёстры.

Вспоминаю об Окси и засовываю руки поглубже в карманы. Fuck… Не хватало ещё бродить тут с оттопыренными в интересном месте шортами. Окси… Как только об этой козе подумаю, сразу к другой голове кровь приливает… Как там она?.. Кстати!

Я иду к дивану и роюсь в рюкзаке. Достаю свой мобильник и включаю питание.

«Поиск сети»… Так и знал.

— Ой! Это у тебя сотовый, да? — Дашка заглядывает через моё плечо. Я чувствую

лёгкую упругость своим трицепсом. Бля! У меня сейчас точно встанет.

— Да, — я сажусь на диван, положив рюкзак на колени. На всякий случай. Она садится рядом, и теперь я чувствую тепло её бедра.

— Можно посмотреть? — она стаскивает с головы косынку и вытирает ею руки. — Никогда не видала!

Я протягиваю трубу ей.

— Ой! Какой маленький!.. А как тут? — она крутит мобильник в руке. Я забираю его обратно и захожу в меню «мелодии». Она слышит голос пакистанского муллы, и глаза её расширяются:

— Ух! На нём и так можно?

— Он и не такое умеет, — говорю я, — а ну-ка…

Я поворачиваю трубу к ней и жму на одну из кнопок:

— Щёлк… Теперь — «сохранить»…

— Смотри! — на заставке её лицо.

— Ой! — она заглядывает в экран. — Олька! Смотри! Он меня сфоткал! Прям телефоном!

Вторая сестра садится рядом со мной. Теперь части женских тел упираются в меня с обеих сторон. Ффу-ух! Это я правильно сделал, что положил рюкзак на колени…

Я делаю ещё несколько фотографий, снимаю видео и, чтобы окончательно их добить, показываю кусок выступления «Portishead». Они смотрят, широко раскрыв глаза.

— Красивая музыка… — говорит Дашка.

— А у тебя вот эта песня есть? — спрашивает Ольга, дыша мне в щёку, и напевает:

— Я и не зна-а-ал… Что любовь может быть жестокока-а-ай… А сердце таким

одиноки-и-им…

Да, мля, конечно. Его ещё тут не хватало. Может, ещё Мишу Муромова?

Снова вспоминаю Окси. Её сон про отрезанные бошки и члены длиной в три кулака с четвертью. Как там её попа поживает?.. И она сама?.. Вслух:

— Нет. Такой песни нету.

В комнату входит дядя Женя, зажав под мышкой, словно арбуз, пятилитровую бутыль:

— Ну что? Садимся за стол? Отметим это дело? А там и баня протопится…

«Шо бл*дь, то правда. Шо ебуть — то брешут», — говаривала Наталья, первый ребёнок в семье дяди Жени и тёти Вали. Родившаяся в середине шестидесятых, старшая дочь заставляла краснеть своих родителей перед односельчанами. Наташка, как и все последующие дочери, удалась девкой видной — чёрные, как смоль, волосы, вьющиеся до середины спины, стройная фигурка и озорные зелёные глаза. Она носила совсем короткие, по тогдашней моде, платьица и сводила с ума всех парней в Уткино своими точёными ножками и улыбкой. Все драки на местных танцах по субботам были из-за неё.