Роберт Уилсон - Маски иллюминатов

В течение нескольких секунд Бэбкок, казалось, боролся с противоречивыми чувствами.

— Вы меня почти убедили, но ваша теория все же не объясняет некоторые моменты…

Внезапно зазвенел дверной колокольчик. Все настороженно посмотрели в коридор.

— Да, непростую вы нам рассказали историю, сэр Джон, — произнес Эйнштейн. — Джойс нашел ключи к загадкам, над которыми я до сих пор безуспешно ломал голову. Теперь я могу объяснить вам все и поставить в этом деле точку раз и навсегда.

В дверном проеме показалась Милева Эйнштейн, в руках у нее был какой-то предмет, завернутый в коричневую бумагу.

— Альберт, — сказала она. — Какой-то мальчишка только что принес тебе вот это.

Мужчины обменялись взглядами. Эйнштейн осторожно поднялся и подошел к Милеве.

— Нельзя сказать, что это для нас большая неожиданность, — заметил он, беря в руки посылку.

Милева вышла. Джойс и Бэбкок вытянули шеи, напряженно рассматривая предмет, который Эйнштейн нес к столу.

— Неужели это… — прошептал Бэбкок.

— Вот именно, — весело сказал Эйнштейн. — Последний штрих великого мастера. Здесь указан обратный адрес: «Великобритания, Лондон, Джермин-стрит, 93, М.М.М.», хотя марки нет и совершенно очевидно, что эта посылка отправлена не по почте.

— Он начал срывать бумагу.

— Нет, ради всего святого! — воскликнул Бэбкок. — Не делайте этого! Неужели вы так уверены в своей теории, что готовы подвергнуть себя огромному риску?

— О, я не испытываю ни малейшего страха, — спокойно сказал Эйнштейн, высвобождая из вороха оберточной бумаги какую-то книгу. Взглянув на обложку, он начал смеяться, сначала тихо, а затем все сильнее и сильнее, пока на глазах у него не выступили слезы.

Неужели это тот самый безумный смех? Нет. Эйнштейн в конце концов взял себя в руки и повернул книгу обложкой к Джойсу и Бэбкоку — так, чтобы и они могли прочитать заголовок.

— Вот она, джентльмены, — сказал он. — Ужаснее не придумаешь…

Надпись на книге гласила: «Детские стишки Матушки-Гусыни».

— Есть и «ма», и «гу», и «ки», — медленно произнес Джойс.

— Все сходится.

— Выходит, Кроули не шутил, и в этих стишках на самом деле зашифрованы все магические секреты! — воскликнул Бэбкок.

— Да нет, шутил, — сказал Эйнштейн. — И в этом как раз вся соль его шутки.

Он сел на место, вытирая слезы и все еще широко улыбаясь.

— Ну просто божественная комедия какая-то, — еле выговорил Джойс, давясь от смеха. — Сейчас мы все окажемся в дантовом чистилище.

— Вы хотите сказать, что все это время меня попросту дурачили? — обиженно спросил Бэбкок, которому было совсем не до смеха.

— И да, и нет, — ответил Эйнштейн.

— Очередной парадокс! — негодующе воскликнул Бэбкок. — Послушайте, в вашей теории есть хотя бы одно категорическое «нет» или безоговорочное «да»?

Джойс, все еще смеясь, негромко пропел:

— Черт возьми! — не выдержал Бэбкок. — Могу я наконец узнать, над чем вы смеетесь?

Эйнштейн кивнул.

— Извините, — сказал он. — Я бы с удовольствием объяснил вам все, но мне кажется, что если я сделаю это сейчас, вы никогда мне этого не простите. А что думаете вы, Джим?

— Я думаю, — сказал Джойс, — что этот сценарий продуман настолько хорошо, что никакие ваши объяснения не смогут его разрушить. В нужный момент дверной звонок прозвенит снова, и Автор собственной персоной возвестит развязку, которую планировал с самого начала.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Эйнштейн. — Что ж,

— обратился он к Бэбкоку, — в таком случае я расскажу вам столько, сколько успею…

— Когда звонок прозвенит второй раз, — с шутливой торжественностью произнес Джойс, — каждый из нас превратится в тыкву.

— Надеюсь, я все же успею закончить свое объяснение прежде, чем это произойдет, — сказал Эйнштейн.

— Начинайте же! — нетерпеливо сказал Бэбкок. Эйнштейн немного помолчал, собираясь с мыслями.

— Начну с основ, то есть, применительно к современной философской мысли, с Дэвида Юма. Размышляя о чудесах, Юм объясняет, что такое необходимое и достаточное доказательство реальности чуда. По его утверждению, чудо неоспоримо только в том случае, если любое другое объяснение более невероятно, чем само это чудо. Назовем это «бритвой Юма», по аналогии с «бритвой Оккама». Например, если я сейчас скажу, что моя дорогая жена Милли летает по кухне в метре от пола, вы поверите мне только в том случае, если вероятность того, что я, Альберт Эйнштейн, могу солгать, окажется меньше вероятности того, что Милева может летать. Я дорожу своей репутацией честного человека, но не думаю, что вы будете долго колебаться, решая, что более невероятно — а) то, что Милли в самом деле летает по кухне, словно ведьма, или б) то, что я вам солгал. Несомненно, всегда легче поверить в то, что человек, каким бы честным он ни был, лжет, чем в то, что кто-то из его близких летает.