Франк Тилье - Атомка

Оказавшись вместе с русскими коллегами в туннеле, комиссар увидел примерно в десяти метрах от двери операционной полицейских, стоявших у входа еще в одно помещение. Голубоватый свет, лившийся изнутри, окрашивал их лица, слышался неумолкаемый гул электрогенераторов.

Русские выглядели так, словно что-то привело их в полное замешательство.

Франк с опаской вошел в комнату, на двери которой стояла большая цифра 2, и замер, словно окаменев.

Освещался зал номер 2 тусклыми лампочками, весь он — стены, пол, потолок — был обшит свинцовыми плитами, в глубине между громадными, герметично запаянными емкостями, на каждой из которых было написано «NITROGEN», вертикально в два ряда стояли два десятка двухметровых металлических цилиндров, поставленных на платформы с роликами и запертых наверху висячими замками.

Шарко прищурился.

На врезанных в сталь цилиндров дисплеях светилась одна и та же температура: «—170 °С».

Эти панели с циферблатами и кнопками напомнили ему пульт управления космическим кораблем, уходящим в длительный полет. От цилиндров тянулись толстые трубки к огромной центральной емкости, полной азота. Прямо посредине передней стенки каждого было окошко — прозрачный квадрат со стороной сантиметров в тридцать.

А за окошками виднелись лица.

Лица плавающих в жидком азоте детей с выбритыми, как у Шеффера, черепами.

Комиссар подошел ближе. То, что он видел, не вмещалось в сознание, настолько реальная картина превосходила все, что он мог бы вообразить.

На цилиндрах были наклеены этикетки с надписями по-английски: «Experimental subject 1, 6 thof January 2003, 700 Bk/kg», «Experimental subject 3, 13 thof March 2005, 890 Bk/kg», «Experimental subject 8, 21 thof August 2006, 1120 Bk/kg»… [86]

Франк обернулся и несколько секунд молча смотрел на русского коллегу. Время словно бы остановилось, оба они затаили дыхание перед невозможным, невероятным: перед ними находился органический материал, люди, используемые как подопытные животные, люди, подвергнутые криогенизации [87].

Осторожно, но решительно Шарко проскользнул между цилиндрами во второй ряд.

Здесь девять из десяти цилиндров оказались пустыми, экранчики с обозначением температуры — погасшими. В окошке единственного занятого цилиндра виднелось лицо взрослого человека. За стеклом — крупные, грубые черты, опущенные веки, посиневшие, чуть раздвинутые губы.

Тело на грани жизни и смерти, тело, в котором сердце больше не бьется, а мозг не показывает ни малейшей электрической активности. Так мертвый он или живой, этот «объект эксперимента»? А может быть, сразу и живой и мертвый?

Выгравированная черным по металлу, чтобы хорошо сопротивлялась времени, надпись гласила: «Франсуа Дассонвиль, 24 декабря 2011 года, 1420 Бк/кг». Шарко всмотрелся в неподвижное лицо, отошел. На остальных пустых цилиндрах тоже были надписи, но без дат. «Том Баффет…» — мультимиллиардер из Техаса. Остальные имена были Шарко неизвестны. Возможно, это были имена богатых инвесторов, снабжавших фонд Шеффера средствами и пожелавшими забронировать себе местечко в таком необычном путешествии во времени.

И наконец — на десятом цилиндре — последняя надпись.

«Лео Шеффер…»

Тело Шеффера извлекли из прозрачного ящика, положили на операционный стол, накрыли металлизированной пленкой и оставили «оживать». Постепенно — и так, будто процесс замораживания-размораживания человека был совершенно естественным, — биение сердца и ритм дыхания учащались, лицо обретало краски. Шарко стоял слева от стола и смотрел.

Шеффер вот-вот проснется.

Последние два часа русские полицейские провели за телефонными переговорами (они звонили кому-то, кто был наверху, над центром захоронения радиоактивных отходов) или допросом трех врачей и Леонида Яблокова: пытались понять, с чем им довелось столкнуться. Комиссару достались от Андрея Александрова лишь обрывки объяснений, но они в точности подтверждали его собственные догадки. Очевидно, Шефферу и Дассонвилю удалось с помощью проклятой рукописи найти способ криогенизации людей и возвращения их после заморозки к жизни. А это прекрасно оборудованное подземелье служило им полигоном для испытаний.

Десять минут спустя веки Лео Шеффера дрогнули и приподнялись, зрачки тут же сократились под светом направленной на «воскресшего» хирургической лампы, потом глазные яблоки задвигались в орбитах, а губы шевельнулись.

— Какое сейчас число? — пробормотал он. — Сколько прошло времени?