Владимир Лорченков - Шпион вышел вон

Камера, проводив взглядом пушинку, возвращаемся.

Перья поулеглись, мы снова видим мужчину, который, сидя на корточках, заканчивает ощипывать птицу. Все время, что мужчина ловил ее, отрывал голову и шел за угол, мы видели лишь какую-то тень… что-то, очень быстро перемещающееся, неразличимое. То, к чему обращался мужчина. И вот, он, обернувшись, глядит перед собой – прямо в камеру, – и говорит:

Эрнест, билядь, – говорит он.

Ты жрать будешь или нет? – говорит он.

Что за хуйня? – говорит он.

Кто не работает, тот хуй ест, – говорит он.

Разворот камеры. Мы видим перед мужчиной небольшого, очень задумчивого, и довольно тощего шимпанзе. Видимо, все дело в тренде, заданном владельцем обезьяны, но мы, почему-то, находим некоторое сходство шимпанзе с молодым кавказским интеллектуалом, изрядно отощавшим в горах. А может быть, все дело в бурке и горском кинжале, которые прикреплены к поясу – золотому, – шимпанзе. Глядя на нас, обезьяна задумчиво сует палец в ухо, прислушавшись к чему-то, трясет очень сильно пальцем, потом вынимает его, тщательно рассматривает…

В общем, выглядит, как типичный водитель междугородного рейса в Молдавии.

Хоть бы ты, сука, водить машину умел, – говорит мужчина.

Устроили бы представление, срубили бы бабок, – говорит.

А так… – говорит он.

Объедаешь ты меня, Эрнест, ебаный твой рот, – говорит он.

Объедаешь и обпиваешь, – говорит он.

Обезьяна, закончив рассматривать палец, сует его себе в рот. Мужчина с сомнением глядит на шимпанзе, потом, нехотя, отрывает от курицы ножку, протягивает – сырую – со словами:

На, сука, подавись, – говорит он.

Шимпанзе берет ножку, проглатывает (буквально, как алкоголик рюмку водки – словно слизал). Смотрит на мужчину. Снова раздается колокольный звон. Мужчина говорит обезьяне:

Крестись, ебать тебя в ухо, – говорит он.

Крестись, вошь подзалупная, – говорит он.

Брынза перхотная, – говорит он.

Шимпанзе неуклюже – видно, что дрессировкой его научили делать движения, но смысла их он не понимает, не получается Истово, – крестится. Мужчина кивает, бросает обезьяне голову. Говорит:

Летом у Кафедрального собора, – говорит он.

Кучу денег с тобой заработаем, – говорит он.

Веришь ли ты мне Эрнестик? – говорит он.

Обезьяна почесывает живот. Мужчина ласково треплет шимпанзе по голове, в этот момент обезьяна стремительно впивается в оставшуюся в руках человека курицу и двумя-тремя заглатываниями, – словно питон, – справляется с птицей. Камера поднимается вверх и мы видим бегущие по нему облака. Мы слышим дикую ругань. Картинка становится мутной… Бликует… Появляются огоньки… Шум становится громче… Отъезд камеры.

Ретроспектива

Мы видим советский цирк – праздничный, в иллюминации, совершенно новый, – дети галдят, взрослые смотрят вместе с ними на арену (только взрослые – на трусики той тетки, что выходила в короткой юбке объявлять номера – В. Л.) , играет музыка.

Советский цирк, – играет музыка.

Тра-та-та-та-тара-та-та, – играет она.

Советский на… – поет она.

Раздается треск барабанов. На арену выходит мужчина в гимнастерке, – только он сейчас моложе лет на 15, – и шум стихает.

Цирк как искусство, – говорит голос.

Заездом в МССР из братской республики, – говорит голос.

Номер артиста Армянской СССР, – говорит торжественно голос.

Заслуженного артиста РФСФСР, – говорит он.

Магистра искусств Ереванской Школы Цирка, – говорит он.

Почетного работника Армянского Гостелерадио, – говорит он.

Ибрагима Варданяна, – говорит он.

К 57-летию переправы на Малой Земле… – говорит он.

Аплодисменты (советским людям все равно было, кому хлопать в конце 70-хх годов: хорошее питание, избыток сил и эмоций, легкая истерика из-за предчувствия того, что этот небывалый для совка продовольственный рай вот-вот навернется… – В. Л.).

Мужчина вздыхает вместе с гармонью и говорит:

Переправа, переправа, – говорит он прочувствованно.

Переправа, переправа, – говорит он.

Весь зал, с лицами Остро Интересующихся Происходящим Советских Людей (горящие щеки, блестящие глаза, полураскрытые рты… да они все блядь под кетамином! – прим. В. Л.) , смотрит на циркача. Многие даже привстали с мест. Мы видим мужчину, который искоса поглядывает на зад своей привставшей соседки. Зад хорош, он округлый, мягкий, большой… мы словно чувствуем исходящее от него тепло… Зад-печка… мы буквально течем взглядом по тому намеку на впадине – юбка натянута – который расположен между двумя великолепными полужо…