Владимир Лорченков - Шпион вышел вон

Фу ты, ну ты, – шепчет она.

Протягивает руку – из нее получилась бы хорошая баскетболистка, думаем мы, – и подставляет жуку свой блестящий, красный, очень длинный ноготь. Жук не идиот, он застывает, потом разворачивается и пытается бежать в другую сторону. Так могло бы продолжаться очень долго ( например, Вы так мучили в детстве муравьев и жуков-пожарных – не так ли? – прим. сценариста ). Но женщине, похожей на Мишель Обама, эта игра надоедает (мы попадаем на лужайку в самый ее разгар), так что она, вместо того, чтобы вновь подставить ноготь жуку и посмотреть, захочет ли он на него забраться, просто аккуратно берет насекомое, зажимает в кулаке. Встает и идет к Белому Дому.

Камера берет ее снизу, мы видим босые ноги, траву, белое здание, заходящее солнце… Общая картина очень напоминает девочку-негритянку, которая возвращается домой после изнурительной работы на хлопковой плантации (ведь комбинезон у женщины джинсовый, спохватившись, примечает сценарист – В. Л.) . В лучах закатного солнца, красивая, стройная, босоногая… Не хватает лишь Магического Чернокожего Спиричуэлса, на который дрочат продвинутые московские любители Запада (этим изящным словосочетанием автор сценария стал заменять, после замечаний критиков, стандартных «пидаросов и любителей журнала «Афиша») в упор не замечающие ни «Бурановских бабушек», ни того, что Адель и Эми Вайнхаус, певшие лучше черных, вовсе ими – черными, – не были (ну хорошо, насчет бабушек я согласен – В. Л.).

Словно подслушав это потаенное желание зрителя, Мишель, медленно идя в дом, запевает.

Разумеется, она поет в стиле Магический Черный Спиричуэлс.

Мы слышим ее чарующий, низкий, грудной голос.

Причем поет она, почему-то, на румынском языке

(вот такая дань такого уважения вот такой вот родине – прим. сценариста).

Чине а фост ла армата, – поет она («тот, кто хоть раз был в армии на хлопковых полях/в армии/в тюрьме – здесь и далее перевод с румынского автора сценария).

Ел ну а уита ничьодатэ! – поет она («тот никогда, никогда не сможет забыть» – поет она).

Кум не сунт храни-и-и-и-и-те, – поет она («как нас кормили там палачи» – поет она).

Саре ку пэне… – поет она («хлебом с водой/кукурузой с джином/баландой с капустой – говорит она).

Шы ун пахар де апА, – поет она с легким акцентом («И давали запить стаканом прогорклой воды» – поет она, а что с акцентом, то, все же, не родной язык, как и для автора сценария – В. Л.).

Солнце опускается еще ниже, Мишель подходит к дому совсем близко, начинает пританцовывать в такт своей песне. Мы слышим, как за кадром начинает играть целый ансамбль, мы буквально видим синтезатор и женщин, похожих на Вупи Голдберг, которую осмелился трахнуть Вуди Аллен (или она его – смотря кто вы по гендерному признаку, – В. Л.) , которые одеты в костюмы негритянок-певиц религиозного хора. Мишель пританцовывает все сильнее. Она поет уже во весь голос, задрав голову к небу – быстрая ретроспектива неба, бегущие облака, завихрения, тучи, солнце, громы, молнии, туманы и дожди (тут я кажется сбиваюсь на какую-то поп-песню – прим. В. Л.) – и мы видим ее счастливое лицо.

Я пою что-то красивое, – поет она уже на английском языке.

Невероятное красиво, про Бога и его черный народ, – поет она.

Про то, как нам было тяжело, но Он вывел нас, – поет она.

Вывел в страну, ставшую Жандармом мира, – поет она.

И мы, черный народ, стали его верными слугами, – поет она.

Не изошли в свои Палестины, но остались в Египте, – поет она.

И стали верными сынами фараона, давшего нам все, – поет она.

Давшего нам и власть и пособия по безработице, – поет она.

Возможности и беды, права и обязанности, – поет она.

Подпрыгивает, хлопает в ладоши – она уже на пороге своего дома, бросает взгляд назад, камеры быстро показывает вид Вашингтона со стороны Белого дома, – и закрывает дверь. Темнота. Мы слышим лишь пение и какую-то возню.

Мы считаем очевидным следующие истины, – поет Мишель.

Все люди сотворены равными и все они одарены своим создателем, – поет она.

…некоторыми неотчуждаемыми правами, – поет она.

…к числу которых принадлежат, – поет она.

…жизнь, свобода и стремление к счастью, – поет она.

На каждой стадии… притеснений мы подавали королю петиции – поет она.

…и просили правосудия; но единственным ответом на все наши, – поет она.

…петиции, – поет она.

…были только новые оскорбления, – поет она.