Владимир Лорченков - Шпион вышел вон

Егеря, но не дрогнет рука, – поют они.

Оградив нам свободу флажками, – поют они.

Бьют уверенно блядь, наверняка! – поют они.

Фон тускнеет, камера опускается, мы видим, что мужчины поют песню Володи Высоцкого про волков, сидя вокруг костра, в руках они держат фляжки, сам генерал Альбац сидит на шкуре рыси, она явно свежесодранная – кое-где шерсть спеклась от крови, но рысь выглядит все такой же недовольной, – и задумчиво глядят на искры костра… Фоном – черный лес. Все мужчины – молоды, среди них единственный в возрасте – какой-то Чин лет 60, огромный пузатый, в комбинезоне танкиста, но без знаков отличия. Он говорит, глядя на искры.

Так и мы, ребята, – говорит он.

Мелькнем в космосе огоньком, – говорит он.

И исчезнем, – говорит он.

А как, куда, что и почему… – говорит он.

Хуй его знает, – говорит он, и разводит руками.

Мужчины сдержанно кивают. Гигант в комбинезоне улыбается.

Вот вы, лейтехи, думаете, товарищ генерал вам Селигер разводит? – говорит он.

Как бы не так, Селигер… – задумчиво говорит он.

Я, ребята, вам жизнь раскладываю, – говорит он.

Всю, как она есть, – говорит он.

И мелькнете вы в ней, как и я, на миг, – говорит он.

Так что же теперь, нет смысла в ней, в жизни? – говорит он.

Как думаете, ребята, – говорит он.

Глядит внимательно на всех лейтенантов, щурится.

Слушатели напрягаются, до них доходит, что речь идет не об отдыхе у костра, а об экзамене, пусть и не таком простом, как пробежаться по заснеженной равнине с волками и убить рысь голыми руками… Один из лейтенантов – мы узнаем молодого Альбаца, – говорит:

Разрешите высказаться, товарищ генерал? – говорит он.

Товарищи блядь на хуй в Совке пидарском остались, – говорит генерал.

Господин генерал, – говорит он.

Так точно, виноват, – говорит лейтенант.

Саечка за испуг! – хохочет генерал, щелкает лейтенанта по подбородку.

Товарищ, товарищ… ведь все мы товарищи здесь, ребята, – говорит генерал.

Значит, мысль такая, что… – говорит лейтенант.

Стой, Вася, – говорит генерал.

Выпей сначала, – говорит он.

Разведчик должен четко формулировать мысль даже после принятия алкоголя, – говорит он, произнося «алкоголь» с ударением на первую «а».

Все выпивают из фляжек, лейтенант Альбац делает особенно большой глоток под одобрительным взглядом генерала. Оглядывает внимательно коллег. Игра света, отблески пламени, тающий снег в маленьком рву, которым окаймили костер, ветви деревьев, похожие на лапы рыси из-за налипшего на них света… камера чуть поднимается, потом начинает кружить вокруг костра, как искра… гаснущая на ветру искра, символизирующая жизнь простого лейтенанта ФСБ… Мы слышим голос лейтенанта Альбац, который звучит уже сверху. Он говорит:

Я думаю, товарищ генерал… – – говорит он.

Камера поднимается все выше, мы уже не слышим отчетливо, что говорит лейтенант. Слышны только обрывки фраз, слова.

«Поскольку… девятнадцать по сорок… еще Айвазовский… очереди за луком… в рот его и в ноги… а расстрел парламента? что касается утки… отчего бы не добить… ребята еще в прошлом финансовом отчете… касаемо Карзая… доблестные молодогвардейцы… хотят ли русские войны… блядь, а если сапогом по пизде?!.. то-то и оно, что хуем в щи не лапти… теорема Ферма как доказатель…»

Камера показывает с высоты птичьего полета лес, костер с окружившими его мужчинами выглядит сверху маленькой искоркой ( что, несомненно, тоже Символизирует – В. Л.) . Постепенно, камера начинает опускаться, медленно, – как и поднималась, – кружа. Общий план костра, людей, докладчика. Он как раз заканчивает. Он говорит:

И если жизнь простого лейтенанта ФСБ, – говорит он.

Как совершенно верно отметил товарищ генерал, – говорит он.

Можно сравнить с искоркой костра, – говорит он.

То, говоря о таких уважаемых людях, как например, – говорит он.

Генерал ФСБ, – говорит он.

Мы не можем не признать, что речь идет пусть и о быстротечности бытия, – говорит он.

Но в совершенно очевидно бОльших масштабах, – говорит он.

Вроде вот этого полена, – говорит он, показывая на большой тлеющий сук в костре.

Который еще многие часы будет дарить тепло нам, людям, – говорит он.

И давать путевку в жизнь сотням… нет, тысячам маленьких искорок-лейтенантиков! – говорит он.

Садится (говорил стоя, вытянувшись по швам). Коллеги смотрят на лейтенанта с плохо скрываемой ненавистью, как днем – догонявшие группу диверсантов волки. Это нормальное чувство любого коллектива в адрес чересчур выдающегося, в самом плохом смысле этого слова, индивидуума.